Испытание властью. Повесть и рассказы - Виктор Семенович Коробейников

Александр Федорович отошел в сторону и время от времени прикладывал ладони к лицу – то ли, как всегда в минуты волнения, сдерживал нервное дрожание губ, то ли скрывал от прохожих слезы обиды.

Пропавший без вести

Светлой памяти брата моего

Анатолия Семеновича Коробейникова

* * *

Весь в поту, грязный и небритый Анатолий, согнувшись, с зажатым в руке пистолетом, в котором осталось три патрона, задыхаясь от слабости, бежал вдоль рядов залегших красноармейцев. Он без конца повторял, с усилием раздирая потрескавшиеся, кровоточащие губы.

– Все разом! Вперед! По команде! Последний бросок! Через дорогу – в лес! Прорвемся!

Неделю назад, после долгих боев его рота оказалась в окружении посреди брянских лесов. Прорвались с боем и отступали к своим. Анатолий временами отходил в сторону от движущегося отряда и, стоя в тишине, замирал, но ни гула артиллерии, ни рассыпающихся пулеметных очередей не слышалось. «Где фронт? И существует ли он?»

В одной из разрушенных деревень они взяли проводника, который пообещал вывести их к железной дороге и указать дальнейший путь. И вот уже шесть суток, без пищи, неся на плечах раненных, рота пробиралась по дремучему лесу. Утром седьмого дня, обессилевшие люди, вышли к шоссе, которое охранялось немцами. Посоветовавшись с опытным комиссаром Гусманом, который участвовал еще в гражданской войне, решили атаковать и броском преодолеть шоссе.

Анатолий упал рядом с красноармейцами и тяжело дышал. Пот заливал глаза. Он прижался лбом к сырой, холодной земле.

– «Мать сыра земля, спаси и сохрани, ведь мне только девятнадцать лет» – пролетело у него в мозгу, но уже в следующий миг на него навалился, еле прибежавший, комиссар. В груди у него клокотало, он не мог вымолвить ни слова. Достал откуда-то из под растрепанной бороды пакет и совал его в планшетку Анатолия.

– Донеси, отдай. Я не добегу. Все расскажешь там.

Немцы обнаружили отряд, лежащий у самого края леса. Загрохотало сразу два пулемета с их стороны. Захлопали минометы. В лесу затрещали, застучали сучья, сбиваемые пулями. Захрипел рядом комиссар.

– Давай, Толя! Надо поднимать! Опоздаем!

Они встали разом – сутулый, бородатый старик и высокий, стройный парень.

Анатолий закричал на весь лес.

– Рота – а – а! В атаку – у! Вперед!

И они выскочили двое на шоссе. В стороне выбежало еще пять – шесть бойцов. Остальные не поднялись. Рота осталась в лесу.

– Беги, беги, Толя! – кричал комиссар, но Анатолий остановился и пошел назад.

– Братцы – ы! Вставайте, а то все пропадем! Встать! Встать! Впере-ед!

Он вдруг почувствовал, как в спину ударила горячая, жесткая волна воздуха и увидел, удивляясь, как дорога поднялась вертикально и ударила его прямо в лоб.

Как только сознание вернулось, он попытался вскочить, но снова упал, на этот раз на спину. Голова разламывалась от боли и кружилась.

С трудом открыв глаза, он увидел вокруг себя несколько пар солдатских сапог, а подняв взгляд – автоматы в руках четырех немцев.

– Seht auf!

Анатолий с трудом встал, сначала на четвереньки, потом выпрямился. Немцы обошли вокруг него и загоготали. Он был на голову выше их и наполовину шире в плечах. Все происходило как во сне. В двух шагах неуклюже лежало недвижимое тело комиссара. Рядом с ним подсумок с гранатами. В голове Анатолия тяжело кружилась одна мысль: «схватить бы гранату и себе под ноги – все равно расстреляют». Как будто почувствовав его настроение, один солдат упер ствол автомата ему в живот и прокричал.

– Русс офицер, пух, пух!

Подошла крытая брезентом машина, полная русских военных. За ней двигались два мотоцикла с автоматчиками. Анатолия втолкнули в грузовик. Буквально через полчаса пленных уже загоняли в железнодорожные вагоны для перевозки скота, а к концу вторых суток поместили на огороженное колючей проволокой поле около какого-то немецкого селения. Предварительно всех разули и сняли ремни. Некоторые пленные командиры отрывали зубами петлицы с воротников. Анатолий этого делать не стал – сохранил лейтенантские знаки.

Ворота зоны открывались три раза в сутки. Первый раз для вывоза умерших за ночь, второй – для завоза телеги с сырой брюквой или репой для еды пленным, а перед третьим открытием лагерников выстраивали в две шеренги. Начинался отбор наиболее здоровых узников для каких-то работ. Иногда при этом присутствовали гражданские немцы.

Дня через три увезли и Анатолия. С тех пор он более двух лет кочевал из одного лагеря в другой. Копал рвы для захоронения расстрелянных и умерших пленников, разбирал завалы, строил новые лагеря и все время под дулом автомата.

Голод, постоянные унижения, избиения, издевательства, мучение умирающих на его глазах раненных и больных, картины массовых расстрелов – сделали его угрюмым и замкнутым. Постоянная усталость и недомогания породили в нем безразличие к себе и к окружающему. Переводчики сообщали, что Москва пала и войска Вермахта победоносно шествуют на Урале. От таких вестей хотелось дико кричать и кинуться в сторону сторожевой вышки, чтобы получить навстречу пулеметную очередь в грудь. Но какая-то капля надежды и достоинства сдерживали его от этого, и он упорно ждал момента удобного для побега.

В одном из концлагерей во время подбора пленных появилась молодая белокурая, светлоглазая немка. Она придирчиво осматривала «товар», брезгливо сжав губы.

Остановилась она и около Анатолия. Ощупав его хозяйским взглядом, кивнула головой и прошла дальше. Автоматчики отвели его в сторону. Вскоре рядом поставили еще четверых. Не глядя больше на них, немочка вышла за ворота, а отобранных ею пленников погрузили в «душегубку», которая через несколько часов доставила их в небольшой аккуратный городок. Разместили в бараке, охраняемом часовыми. На нарах лежало, кроме приехавших сюда, еще около ста человек. Как оказалось все они работали на заводике, принадлежавшем белокурой немке, которую