Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да вы не волнуйтесь, Борис Петрович, – попробовал отшутиться начальник, – никто вас в бездействии не обвинит, тем более что вы здесь лицо не официальное. Действуйте как положено – по инстанции. Пишите в Академию наук, согласовывайте с обкомом, собирайте резолюции, готовьте проект решения, бейтесь, доказывайте, а я тем временем указание своего руководства исполню: загоню на бугор бульдозер – скоро его с Варгаса перевезут, – и никакого памятника через час не останется. И ничего мне за это не будет – в крайнем случае на другую экспедицию поставят или в управление переведут. Свои начальники хорошего исполнителя не выдадут, а хантыйский бог меня не съест. Я в своей экспедиции сам и бог, и царь, и воинский начальник. – Геолог хохотнул самодовольно в густую бороду, халеи ему с готовностью подхихикнули, потешаясь над интеллигентом, покушающимся на их план и премиальные. Ворона даже вызвался в бульдозеристы, намекая, что за аккордный наряд готов сокрушить любое кладбище в округе на сто километров – лишь бы платили. Его откровенного цинизма ученый вынести уже не смог, покраснел, как подавился, рубанул кулаком воздух, хлопнул дверью и подался в сторону Неги.
А начальник экспедиции весело расхохотался и заговорщицки подмигнул халеям. Определив, что попал под настроение, Колонтаец, как самый решительный, изложил суть дела и цель визита. Начальник посмотрел на часы, определил, что время обеденное и не грех отвлечься от производственных забот, попросил подождать минуточку, вышел в кладовую и вернулся с новенькой винтовкой, заявив, что тоже будет участвовать, но вне конкурса.
Спичку установили в расщелину старого пня, на фоне спичечного коробка, чтобы цель была виднее, и Колонтаец отмерил двадцать пять шагов. Стрелять договорились с упора. Первым выстрелил хозяин винтовки, потом Остяк, за ним попробовали свою меткость Колонтаец и даже Ворона, но спичка осталась целехонькой, и даже коробок не пошевелился. Кустышеву повезло сбить с пенька коробок, но спичку пуля не задела. В победу Лосятника никто уже не верил, но именно ему и повезло: после выстрела спички на пне как не бывало. Однако в трещине пня не оказалось и ее обломка, что дало хитрому Менту повод заявить, будто спичку не сбило пулей, а увлекло воздушным потоком от нее, и поскольку коробок на этот раз за спичкой не выставлялся, то и меткость Лосятника ничем не доказана. Другое дело он, Мент, – от его выстрела в коробке дырка.
На такое вероломство Лосятник благородно оскорбился и потребовал повтора. Судьи с ним великодушно согласились, несмотря на то, что до закрытия магазина на перерыв времени оставалось не так уж много, и прочно установили другую спичку теперь уже на фоне нового коробка. Борис сам демонстративно отмерил теперь уже тридцать шагов и лег на траву с винтовкой. Ствол как припаянный замер на его согнутой руке. Замерли и присутствующие. Когда наконец хлопнул выстрел, все бросились к пню: в расщелине торчал обломок спички, а в пустом коробке, ровно посередине, оказалось круглое отверстие. Остяк и Мент были посрамлены, и Турусинов торжествовал.
Понятно, что триумфатора качали, освободили от работы, вручили денежный залог и откомандировали в магазин за «жидким призом» для него самого, судей и всей компании.
Мы уже говорили, что в поселковый магазин быстро не сходить, и повторять об этом не стоит, просто заметим, что, когда Борис выстоял очередь и нагрузился «Зубровкой», во рту у него пересохло и в желудке опустело. Но Лосятник был не из тех, которые готовы алкать в одиночку – до этого, слава Богу, еще не дошло. Дело в том, что Борькина незлая душа постоянно нуждалась не только в хорошей выпивке, но и в душевной компании близких, с которыми можно не орать пьяное и застольное, не выпендриваться и не бравировать, а потихоньку поговорить о жизни: прошлой – какой бы она ни была, настоящей – какая она ни есть, будущей – какой бы она ни состоялась, загробной – если она возможна. Общество халеев к таким разговорам не располагало, близкий друг Мариман лежал в больнице, а выговориться Борису давно хотелось. А потому, когда по дороге в магазин, возле Марьиной баньки, ему встретился Пипкин и пригласил вместе попариться и потолковать о жизни, его слова в память запали. На обратной дороге, которая, как ни крути, все равно вела мимо Марьиной бани, приглашение припомнилось и Борька решил заглянуть. Дверь из бани в предбанник оказалась открытой, оттуда еще несло жаром и влагой, в предбаннике лежали вещи Пипкина, стояла пустая бутылка, но самого Ивана не было. Борис машинально взял бутылку из-под «Зубровки», повертел, понюхал и бросил в угол. Взял кусок хлеба с луком, пожевал – Пипкин все не шел. Ждать было некогда, и Лосятник заторопился к экспедиции. Возле огорода Ирины Новосельцевой Лосятник невольно замедлил скорость: хотелось рассмотреть шелковисто нежные светло-зеленые побеги невиданной им никогда кукурузы. Едва возвышавшаяся над их пышной порослью Ирина ходила с тяпочкой по междурядьям.
– Красота! – не удержался Турусинов, непонятно на чей счет относя похвалу: то ли хозяйке, то ли растениям.
– Нравится? – обрадовалась Ирина. – А вот, посмотри, на стеблях уже початки созревают. Я один попробовала – сладкий! – И еще бы говорила и говорила о предмете своей любви и гордости, да Борька остановил ее вопросом:
– Ирина, ты Пипкина не видела?
– Да только что здесь прошел. Беги за ним по тропе и догонишь.
Если бы Бориса спросили, зачем ему срочно понадобился Пипкин, вряд ли он смог бы объяснить толково. Просто захотел поговорить с человеком – и все. Так сильно, что побежал вдогонку, нисколько не сомневаясь, что Пипкин ему будет рад, и выслушает, и поймет, и порадуется вместе с Борисом
