Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников

Получалось, что напрасно они с другом спозаранку топтали тропу по мокрой осоке, зря до одурения и звона в ушах махали тяжелыми литовками, зря потом ворошили для сушки траву, метали ее на «балаган», чтобы не загорела и не заплесневела. И вот, когда у них насобиралось четыре круглых аккуратных стожка, оказалось, что сработали мальчишки на ненасытный колхоз, которому сколько ни дай – все как в прорву, а взамен трудодни-палочки. А палочками корову, тем более двух, не прокормишь.

– Не имеют права! – попытался успокоить Андрея Пипкин, объявившийся в поселке для посещения двух святых для него мест: магазина и бани. – Механизаторам фураж по закону положено давать. А Марья Ивановна мать-героиня и колхозная пенсионерка. Ей тоже от колхоза сено причитается, если его колхоз наставит. Никуда Пашка не денется – подурит, подурит, да и одумается.

– Может быть, и так, – сомневался Андрей. – А вот с Толяном как будет? Он и не механизатор, и мать у него не героиня – значит, пропало сено? Косили мы вместе, а заберут только его долю. Не по-товарищески получается...

– Это верно, – согласился Иван, – только и дурака Пашку на козе не объедешь. Скажем, заявишь ты, что друг у тебя по найму или за спасибо в помощниках косил – все одно не поможет. Отмеряют, сколько вашим с бабкой коровам на зиму по их прикидкам положено. Столько из вашего же сена и дадут. А остальное отпишут, за трудодни. Так что куда ни кинь – всюду клин.

В общем – расстроил Пипкин Андрея. Разволновался парень, не за себя – за товарища. Решил, что обязательно пойдет в контору, но не к Пашке, а к самому Якову Ивановичу и к Чулкову, чтобы заявить решительным образом, что если сено им с Толяном не вернут, то пусть забирают катер и возят доярок и покосников сами, а Андрей немедленно собирается и первым же пароходом отбывает домой. Никуда не денутся дяденьки: клин клином вышибают. Сейчас идти, конечно, не следует: днем в конторе никого не застать, а вот ближе к пяти вечера, когда Чулков еще не уковылял, а Яков Иванович с учетчиком Пашкой только еще появятся, можно и наведаться к ним со своими условиями.

Но контора его опять опередила. Не успел Андрей отдохнуть, как прибежала Еремеевна и передала ему, чтобы не мешкая спешил в контору, не забыв захватить с собой паспорт. «Нашим лучше» подумал парень и, не чуя никакого подвоха, с паспортом в одном кармане и кедровыми орехами в другом, побежал вслед за Еремеевной, которая, если заменить ее безразмерные галоши на кеды, могла бы поспорить на марафонской дистанции со скороходами мирового класса.

Но оказалось, что спешил Андрей к одному, а попал к другому. В кабинете с портретом Фурцевой сидел вовсе не Яков Иванович и даже не Пашка Нулевой, а недавний попутчик из Вартовска, который сначала оглядел Андрея со всех сторон, как осматривают на рынке подержанное пальто, прикидывая, стоит ли торговаться, а потом потребовал у него паспорт.

– Так, значит, Андрей Петрович, – вертел он в руках зеленую книжицу, – прописка у него тюменская, не женат, на работе не числится, пока не судим, к уплате алиментов пока тоже не обязан. Однако закон о паспортном режиме нарушает. Ведь нарушаете? – надавил он на Андрея.

– Как нарушаю? – не понял Андрей.

– Элементарно, – пояснил серый мужичок. – Живешь больше двух месяцев, на работу устроился, а с прежнего места жительства не выписан и по новому не прописан. Или ты в бегах от милиции и скрываешься?

– Ничего не в бегах, – возразил Андрей. – Я, может, собираюсь по осени в город вернуться.

– Понятно, что ты можешь что-нибудь надумать и даже попытаться уехать, – язвительно подхихикнул милиционер. – Однако если это так и ты хочешь вернуться, то зачем тогда корову купил и жениться собрался?

«Чего это он вокруг меня, как вокруг щучонка, петлю заводит», – встревожился Андрей. Городское дворовое воспитание приучило его не доверять милиции и потому он заерепенился:

– А почему я перед вами отчитываться должен?

На что строгий собеседник ему сугубо официально объявил:

– Молодой человек, вопросы здесь задаю я, а вы обязаны отвечать. Но в порядке исключения на этот ваш вопрос отвечу: я, капитан милиции Ермаков, веду расследование факта пропажи без следа лесника Батурина и в связи с этим намереваюсь допросить всех возможных фигурантов по делу, и вас в их числе. Так что давайте рассказывайте все по порядку.

– Что я должен рассказывать? – заупрямился Андрей.

– Все, с самого начала. По какой причине из Тюмени сбежал и не хочешь прописываться. Про кражу из сапожной мастерской, про кражу винтовки у Клавдия Новосельцева, про то, как стрелял по Виктору Седых.

От нехорошего предчувствия мурашки поползли у Андрея под рубашкой: мусор явно лепил ему дело. Верно, был у них в городе зимой такой случай. Неизвестные сломали на рынке сапожную будку и унесли шесть пар новеньких сапог. А в марте, когда потекли ручьи, вытаял из сугроба в их проходном дворе мешок с этими самыми сапогами. Дворничиха их сразу же в милицию сдала, а потом целую неделю участковый по квартирам ходил, допытывался: что-нибудь знаете или видели? Но вот откуда этому серому капитану про тюменские дела известно – непонятно. Неужели вредная дворничиха из-за давней неприязни ко всем мальчишкам, а особенно к Андрею, на него бессовестно накапала, и теперь этот серый приехал Андрею дело шить? Если так – худо. Чуть промахнешься – и упекут за здорово живешь. Лучше про сапоги вообще молчать, как будто того злосчастного мешка и в глаза не видел. На нет и суда нет.

– Не стрелял я в Витьку Седых, – решительно отрекся