Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников

– И забирай, – попалась на милицейский крючок простодушная бабка и не долго думая вытащила из-под телогреек на вешалке кожаный патронташ. – Бери себе, со Христом, коли понадобился. Нам без него спокойнее. И книгу бери.

– Какую книгу? – не понял капитан.

– А вот эту, – бабка протянула Ермакову изрядно отощавшую «Историю ВКП(б)». – Они с постояльцем из нее пыжи делали.

Удача сама шла в руки капитана, и он не преминул уточнить:

– С каким постояльцем, матушка?

– С самим Борисом Петровичем, – с гордостью за умного и приветливого жильца пояснила Марья Ивановна.

Задача, минуту назад такая простая, для капитана неожиданно усложнилась: у приезжего этнографа тоже оказалось ружье и одинаково снаряженные патроны.

– А больше никто с ними патроны не заряжал? – уточнил он.

– А кому больше? – удивилась бабка, – Может, еще Тольчишка Белов... или Ванька Пипкин – но я не видела...

Пипкина Ермаков проискал до самого вечера, но тот как в воду канул. В бараке халеев отыскался чуть трезвый Лосятник, который подтвердил, что да, действительно, он бежал по следу Пипкина, указанному Ириной Новосельцевой, но, как ни старался, догнать не смог и, где теперь Пипкин находится, не знает и знать не желает, потому что хочет спать, а менты ему не дают.

Пропавший свидетель разом стал для Ермакова подозреваемым. В общем, исчез Пипкин. И, всего вероятнее, не просто исчез, как мартовский снег, а сбежал и скрывается в тайге, где у него наверняка оборудована лежка, напрятаны продукты, одежда из магазина, винтовка и, по всей видимости, еще и облас, украденный у Кыкина. Если и облас у него – тогда пиши пропало. В обских протоках и сорах одинокий облас искать все равно как щуку в море – поисковая сеть нужна. Заметался, занервничал капитан Ермаков. Еще бы не занервничать: одновременно с Пипкиным и этнограф исчез. Еще накануне видел его Ермаков в конторе экспедиции, где тот яростно спорил с начальником. Ученый вышел от начальника экспедиции недовольный, раскрасневшийся и направился в сторону Неги, размахивая на ходу руками и бормоча под нос. И тоже пропал, как его ни искали.

Исчезновение этнографа капитан занес в свой блокнотик и отметил жирной рамкой, что означало у него особую важность. До этого опросить этнографа капитан собирался в последнюю очередь после Андрея, Пипкина и остальных важных для расследования субъектов, склонных разбежаться в неизвестных направлениях. Теперь и этнограф оказался в их числе.

Между исчезновением лесника Батурина, Пипкина и одновременно с ним этнографа капитан просматривал некую причинную связь. Не исключалось, конечно, что все они могли заблудиться в трех соснах вдоль тропинки от деревни до экспедиции, утонуть в болоте или быть съеденными шатуном-медведем, о котором вокруг только и говорят, будто нет других событий, только сыщик склонялся к другой версии – криминальной.

По ней выходило, что лесник Батурин, а за ним и пронырливый, постоянно общавшийся с туземцами ученый что-то выведали, пронюхали и, на свою беду, перешли дорогу Пипкину и иже с ним. Пипкин стремительно занял центр паутины на схеме в блокноте. От него потянулись нити к Андрею, Лосятнику, Мариману и другим халеям. Именно халеи – Остяк, Ворона и Лосятник с Колонтайцем были свидетелями последнего острого разговора этнографа с начальником экспедиции.

По рассказу начальника, подтвержденному другими, этнограф прослышал о намерении экспедиции высадиться на Половинке для расчистки просеки от берега Неги до старого кладбища, чтобы протащить по ней буровую технику и установить ее на месте кладбища. Он страстно умолял геолога не делать этого ни под каким видом, ссылаясь на чрезвычайную ценность бугра, как археологического памятника тысячелетней давности, который лишь в последнее столетие стал кладбищем, а до исторических времен это место было городищем живых людей. И заклинал геолога памятью остяцких покойников и местью духов, их охраняющих.

Поведение этнографа казалось капитану подозрительным: в уме не укладывалось, как это с виду нормальный человек, хотя и интеллигент и ученый, может так безответственно пытаться препятствовать поступи технического прогресса и осуществлению задач, поставленных самим обкомом партии. Как будто ему больше всех надо или уже все дано. Нет, здесь не все так просто, как внешне кажется или пытаются представить – Ермакова не проведешь: чутье у него тонкое, как у борова. И, когда этнограф вслед за бывшим зеком пропал, Ермаков еще больше уверился в своей гениальности и верности подозрений.

Исчезновение вот уже двух человек оказалось связанным с этим чертовым местом Половинкой. Именно там обязательно должна была сыскаться причина, скорее всего материального свойства, из-за которой леснику понадобилось ходить по тайге ночью, а этнограф не хотел допустить туда посторонних. И разбираться с этой загадкой следовало не мешкая, пока сбежавший от дознания Пипкин, или этнограф, или оба заодно не опередили и не замели следы.

Для поездки срочно нужна мотолодка – с этим предложением Ермаков вошел в кабинет начальника экспедиции, который вопреки обыкновению оказался на месте и разглядывал развернутую на широченном столе топографическую карту.

– На Половинку? – не удивился он просьбе Ермакова. – Будьте любезны, составьте компанию. Я как раз завтра туда и собираюсь, посмотреть, куда десант высаживать: буровая у нас там встанет. Не проспите выезд: все добрые дела начинаются с утра.

Ермаков обещал не проспать – постель в кабинете жесткая.

И вот новенькая дюралевая «казанка» под круглоголовой подвесной «Москвой» за какие-то полчаса с ветерком донесла разведчиков к мрачному еловому распадку в ослепительно желтом под утренним солнцем песчаном яру.

– Вот она, ваша знаменитая Половинка, – махнул рукой в сторону леса геолог, когда мотор умолк и лодка по