Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников

что поручение исполнил в точности и Пипкину все передал как надо, но тот, подлец, после бани, вероятно, напился и спит себе в предбаннике, наплевав на вызов Ермакова и на всю милицию Союза ССР.

Даже ежу понятно, что после такого Мишкиного сообщения психанул Ермаков, завелся и, решив не тратя времени проучить наглеца и пьянчугу, отправился с визитом к Пипкину, а заодно и к Марье Ивановне – к ней рано или поздно все равно следовало идти, чтобы взять ружье, из которого ее внук сделал роковой ночной выстрел на Половинке.

По убеждению Ермакова, наглецов, подобных Пипкину, следовало изолировать на время дознания, чтобы не уклонялись и не прятались от милиции. Да вот беда – закрыть некуда, подходящего помещения не сыскать. Допустим, подходит для такой цели старый засольный пункт: стены и двери из пушки не прошибешь, окон и вовсе нет, но опять же охранять некому, да надо еще и выводить оправляться и, главное, кормить. Решить такую задачу Ермакову не по силам, да и не к чему. Проще задержать и доставить в Вартовск. Там можно и допрашивать без хлопот. Но если каждого свидетеля в Вартовск тащить, то за это не похвалят.

Пипкина, конечно, при всем желании изолировать не удастся, а вот Андрея следует обязательно – в этом Ермаков уверился, и свою уверенность спешил подкрепить уликами. Одной из них должен был стать пыж из патрона, снаряженного Андреем, другой – схема и протокол осмотра места происшествия на Половинке, третьей, основной – труп лесника Батурина, который из озера никуда не денется и всплывет рано или поздно. Пуля из трупа и станет самой главной уликой против Андрея. Но предварительно следовало изъять ружье и патронташ, чтобы было с чем идентифицировать пулю из трупа.

В самых глубинах своей душонки Ермаков прятал надежду, что если раскроет убийство, то на преступника повесит и кражу винтовки, и все остальное – виновному в убийстве, если он чужую кражу на себя примет, срока не добавится. С этой точки зрения

Андрей как главный преступник Ермакова мало устраивал, так как, при всем желании, на него ограбление магазина и лисятника не повесить, поскольку в поселке и поблизости его тогда не было. Но не исключалось, что Андрей вошел в преступную группу в составе Мариман, Лосятник, Пипкин в качестве «шестерки»-исполнителя. И если удастся доказать, что поездка за мхом на Половинку, когда там находился лесник, не случайное совпадение, а преднамеренное действие, то и выстрел наугад становится осмысленным и обретает конкретную цель. Вопрос о мотивации преступления Ермаков оставил на потом: надеялся, что когда Андрей получит обвинение в убийстве, то не выдержит, расколется и выдаст своих наставников и подельников. Однако Пипкина следовало допросить раньше и изолировать от мальчишки, чтобы не допустить между ними консультаций и сговора.

Потому и торопился сыщик опередить Андрея и взять предварительные показания у Пипкина. Но, поспешая, тем не менее опоздал, к вящей своей досаде: Пипкина в бане не оказалось, а в предбаннике хаос и разбросанные вещи указывали на поспешное бегство их хозяина. Ермаков тщательно осмотрел мешок; прощупал и чуть ли не обнюхал каждую тряпку, но ничего существенно интересного не обнаружил, за исключением пожелтевшей газеты «Труд» с портретом Хрущева на трибуне двадцатого съезда, сохранившей форму свертка, в котором, судя по размерам и потертостям на сгибах, могла храниться значительная сумма. Но ни денег, ни документов среди вещей не оказалось. Зато обнаружилась пустая бутылка из-под «Зубровки», которую капитан с предосторожностями извлек из-под лавки и аккуратно завернул все в ту же газету с целью снятия отпечатков пальцев, если дальнейшие события этого потребуют. Хотя вполне вероятно, что Пипкин никуда не сбегал и не терялся, а сидел в это время где-нибудь у сударушки, попивал чаек с голубичным вареньем и посмеивался над употевшим от усердия сыщиком. Поэтому первый вопрос, который Ермаков задал Марье Ивановне, когда вошел в ее дом, не видела ли она Пипкина.

Бабуся обрадовалась милиционеру как родному сыну, принялась хлопотать, собирать на стол и наливать из крынок, одновременно сообщая, что, конечно, Пипкина она видела, да и как ей не видеть – не слепая. И что разминулась она с ним на тропинке в экспедицию, по которой Пипкин шлепал галошами на босу ногу и с красной после бани мордой. И что немного погодя промчался за ним вдогонку оглашенный Борька Лосятник с полной торбой бутылок. А значит, пьют они тепереча где ни есть под кустом вместе, а если не пьют, то уже упились и дрыхнут без задних ног на ветерке и свежем воздухе, и осуждать их за это никак нельзя, а другого от них и ожидать невозможно, потому как оба холостые и смирные и, выпивши, по поселку с песнями не слоняются, девок и баб не щупают, а только спят как миленькие. А когда человек пьян, да умен – два угодья в нем. И что...

На этом месте Ермаков успел вставить словечко, перебить и остановить не в меру разговорчивую бабусю – и попросил показать ружье, с которым Андрей охотился.

Бабуся осеклась немедленно и словохотливость потеряла. Потом вставила «руки в боки», посмотрела на Ермакова подозрительно и заявила, что ружье ему смотреть не придется, потому как треклятого больше нет и, Бог даст, никогда оно больше не выплывет, поскольку она, старая, от всякого греха подальше его в реку наладила, а где и в каком месте, ни за что не сознается, хоть режь ее на мелкие кусочки. И принялась убирать со стола то, что успела только что поставить. Облик при этой тираде у бабуси был самый твердокаменный, и Ермакову пришлось поверить, что так оно и будет, как уверяет старуха: как ни дознавайся – все будет без толку. О материнскую непреклонность можно в лепешку расшибиться, а, кроме шишек на лбу, ничего не добьешься.

И решил сплутовать милицейский лис:

– Что вы, Марья Ивановна! Я и не за ружьем вовсе – леший с ним, коли утонуло. Но может, от него хотя бы патроны остались – мне бы на охоту сходить: утка