Ясновельможный пан Лев Сапега - Леонид Дроздов

Вступив в пределы Московии, Сапега почувствовал себя новым Александром Великим. Культ македонского царя был распространен на землях ВКЛ. О его славе грезили не только Сигизмунд Ваза, Сапега или Ходкевич, но и каждый простой военнослужащий. Походить на легендарного царя хотел даже Стефан Баторий, и его фраза «Если б не был королем, то хотел бы быть иезуитом» — не что иное, как парафраз на тему Македонского: «Если б я не был Александром, то хотел бы быть Диогеном». В определенном смысле Сапеге, как и Александру Великому, выпало отомстить своим врагам за прежние обиды, вернуть белорусские земли, ранее захваченные московитами, завоевать самую большую страну мира. Вместе с тем он чувствовал неуважение к этой стране и ее варварским обычаям. Он помнил, что эти люди сожгли его родовой замок в Островно. Они лишили его мать покоя, когда заставили ее бежать, спасая свою жизнь и жизнь детей. Любовь к родине не исключала для Сапеги вынашивания имперских планов в зрелом возрасте. Он вырос, набрался сил, и готов отомстить своим обидчикам. Ясновельможный рассчитывал за короткое время захватить самую большую страну мира, и численный перевес противника — стотысячная армия Московии против одиннадцатитысячного литовско-польского войска (соотношение 1 к 9!) — его ничуть не смущал. Даже Наполеону Бонапарту такое было не под силу, в его армии насчитывалось полмиллиона солдат. На подобный шаг мог пойти только новый Александр Великий. Сапега не был легкомысленным. Его планы основывались на точных расчетах. Но пока это были только планы, поскольку взгляды канцлера на дальнейшую судьбу Московии несколько отличались от взглядов Сигизмунда Вазы. Залог успеха литовско-польской армии заключался в военной подготовке и умении одерживать победы в сухопутных сражениях. Тайным оружием ясновельможного был выдающийся авантюрист Александр Лисовский и его воины — «лисовчики» (так прозвали их в народе). Большую ставку Сапега делал на скорость, «молниеносность» литовской крылатой конницы: в кратчайшие сроки его войска должны преодолевать большие расстояния и штурмом брать мощные крепости. Только таким способом можно обеспечивать необходимые запасы провианта для небольшой, но боеспособной армии. Однако жизнь внесла в этот план свои коррективы.

Первой большой неудачей стала борьба за один из старейших белорусских городов — Смоленск: его никак не удавалось взять. Это был довольно большой город. Окружность стен, по подсчетам Жолкевского, доходила до восьми тысяч локтей, сложены они были из огромных природных валунов; по стенам возвышалось тридцать восемь башен. Когда войско Речи Посполитой приблизилось, по приказу смоленского воеводы Шеина сожгли городской посад. Жители укрылись за крепостными стенами. На предложение капитулировать смоляне только усмехались. По мощи укреплений их город уступал разве что столице бывшей Византийской империи — Константинополю. Видя, что огонь из пушек не приносит желаемого результата, Сапега предложил провести переговоры. Как прирожденный дипломат он делал ставку на хитрость, уговоры, подкуп. Как раз таки с помощью этих средств он привык достигать нужного результата. Приказ ясновельможного должен был исполнить витебский купец Богдан Велижанин, имевший прочные торговые связи со смоленскими торговцами. Не вызывает сомнений, что и на этот раз Сапега собирался деньгами расположить к себе определенную часть купцов, которые в свою очередь должны будут повлиять на общее настроение защитников крепости. Налоговые льготы и воссоединение с кровными братьями — вот те пряники, на которые великий канцлер очень рассчитывал. «Смоленские купцы приняли посланника ласково… Но, зная уловки литвинских купцов, воевода Шеин даже не позволил ему (Велижанину — Л. Д.) зайти в крепость» [82]. Ответа на письма короля и гетмана смоляне заставили ждать до следующего дня. Тем же вечером в осажденную крепость пробрались с письмами от В. Шуйского. В своей грамоте Шуйский выражал благодарность всем смолянам, которые сохранили ему верность, и обещал большие награды, если так будет и впредь; сообщал, будто бы Скопин-Шуйский одержал победу под стенами Калязина монастыря [82]. Если бы Сапега в тот же день узнал, что стражи проглядели посыльного Василия Шуйского, он бы не стал возлагать больших надежд на посольство Богдана Велижанина. Следующее утро полностью оправдало предчувствия канцлера. Никаких любопытных новостей, кроме той, что купцу поднесли рюмку водки, не было. Смоляне, отрезанные от мира, испытывавшие острый недостаток продовольствия, были готовы лучше погибнуть, чем сдаться на милость королю. С этого момента Сапега считал себя морально свободным от ответственности за безуспешные штурмы Смоленской цитадели: посланцев Шуйского прозевали военные стражники. Формально прямого отношения одно из высших гражданских должностных лиц к ним не имело.

Безответственное отношение к своим обязанностям некоторых военнослужащих иногда приводило к таким досадным случаям, как проникновение посыльного Василия Шуйского в осажденную крепость. Не для того, чтобы наступить на больную мозоль гетману Жолкевскому, а только на пользу общему делу через несколько часов Сапега приказал позвать на совещание к королю командиров всех подчиненных лично ему военнослужащих. Доведя до их сведения информацию о происшедшем, он пообещал хорошее вознаграждение тому, кто поймает москалей, которые, наверное, вот-вот должны отправиться в обратный путь — из Смоленска к Шуйскому. Канцлер посоветовал всегда скупому на подарки королю не жалеть денег. Сапеге более короля хотелось прочитать ответ воеводы Шеина московскому монарху. О чем писал московский великий князь к смолянам, канцлер узнал уже на следующий день. Подкупленные добровольцы передали копии царских писем. Сапегу же интересовало, как оценивает свое положение сам воевода. От этого зависела дальнейшая тактика королевских войск. Все совещание краска не сходила с лица гетмана Жолкевского. Мало того, что его подчиненные проглядели московских шпионов, так еще и пан Щединский, служивший в гетманской роте, куда набирали лучших из лучших, попал в плен к смолянам в качестве языка. Большего позора гетман и представить не мог: не в ратном бою, а в пьяном угаре был схвачен польский пан.

На этом же заседании Александр Гонсевский, доверенное лицо Льва Сапеги, получил приказ присоединиться к казакам и вместе с ними взять штурмом крепость Белую. Задание было дано — настало время действовать. Показать себя с лучшей стороны удалось чиновникам пана Соколинского — великого писаря ВКЛ. Король в своем Дневнике записал: «23 ноября слуги Соколинского-писаря, будучи на страже, поймали сына боярского — Григория Мишаева и другого — дорогобужского подьячего Меского» [82]. Московские шпионы вместе с письмами от Шеина везли еще и те письма, которые Богдан Велижанин смолянам от короля и от пана гетмана передал. «А я и не знал, что для того, чтобы направить письмо к Шуйскому, гетман пользуется такой сложной