Ясновельможный пан Лев Сапега - Леонид Дроздов

Глава 6.4. Восточный поход 1609–1611 годов

Носи на себе шкуру льва — станешь смелым и будешь опасен для других.

Наконец-то внутриполитическая ситуация в Речи Посполитой стабилизировалась (мятежники были разбиты), что способствовало открытому вторжению в пределы Московии. Да и природа тому благоприятствовала: годы 1606-й и следующий, 1607-й, были погожие, урожайные. Как отметил летописец: «Тот год 1606 по милости Божией хороший был. А в год 1607 по милости Божией люди болели мало и урожай на зерно средний был» [6, с. 253] (пер. наш — Л. Д.). Однако вопрос войны находился в компетенции сейма.

Особых препятствий для претворения в жизнь своих планов Лев Сапега не видит. Он уверен, что сумеет убедить депутатов сейма в необходимости военной кампании. Противниками неприкрытой агрессии по-прежнему выступают два высших военных руководителя Речи Посполитой — польский коронный гетман Станислав Жолкевский и великий гетман Великого княжества Литовского Ян Кароль Ходкевич. И хоть со смертью в 1606 году Яна Замойского, своего основного сторонника, они лишились сильной поддержки, полностью сбрасывать со счетов партию мира не следует. Великий канцлер считает, что не использовать такой удобный момент — непростительная ошибка, поэтому торопит события. Решительный бой противникам войны он собирается дать на общегосударственном сейме, который начнет свою работу только в начале следующего 1609 года.

Накануне сейма верные люди сообщили ему, что московская дипломатия активизировала свою деятельность. Не исключались во время заседания провокации со стороны подкупленной шляхты и даже вооруженное нападение на канцлера. Поэтому Сапега не только основательно готовился к своему выступлению, но и приказал разместить в зале дополнительное количество телохранителей.

15 января 1609 года на Варшавском сейме канцлер первым высказался за то, чтобы немедленно начать войну с Московией, несмотря на мирный договор, подписанный им же самим несколько лет назад [52, с. 56]. На прозвучавший из зала вопрос о юридических основаниях для начала военных действий он отреагировал довольно спокойно. Сапега знал, что главным аргументом противников его плана будет как раз это обстоятельство. Действительно, именно его подпись скрепляла мирную грамоту, подписанную в Москве в 1601 году. «Что из этого? — спросил представитель ВКЛ. — Если это основное препятствие для ставших слишком честными польских панов, в чем лично я очень сомневаюсь, то готов представить безупречное обоснование нашим действиям. Вы хорошо знаете, что направляли меня для заключения либо вечного мира, либо перемирия на непродолжительный срок. Однако в обоих случаях мирный договор должно было подписать на условиях Речи Посполитой, а не на условиях московского князя. К сожалению, получилось наоборот, говорю искренне, и моя большая вина в этом имеется. Борис Годунов силой добился подписания двадцатилетнего перемирия. Поэтому с правовой точки зрения в юридической силе этого договора можно усомниться. Те господа из вас, которые обучались римскому праву, должны согласиться, что говорю правду, — Сапега неторопясь вытащил из кармана заранее подготовленные несколько листов. — Вот в этом письме, перехваченном на границе, московский князь Василий Шуйский обращается за военной помощью к герцогу шведскому Карлу, как вы хорошо знаете, противозаконно овладевшему шведским троном, который по законам божьим принадлежит нашему королю Сигизмунду. Более того, Карл воюет с нами и захватил временно часть нашей территории в Ливонии (Инфлянтах). Тайный договор между Московией и Швецией предусматривает разделение сфер влияния в Ливонии (Инфлянтах). Согласно этому договору вся Прибалтика отходит к Швеции, а на земли ВКЛ положил свой глаз Василий Шуйский! (Разумеется, это временный союз двух хищников, так как в тайной инструкции своим генералам Карл велел захватить также Новгород, Псков и другие русские города. — Л. Д.) Поэтому мы, — продолжал канцлер, — имеем полное право рассматривать этот военный союз как направленный против ВКЛ и Королевства Польского. Ведь с 1600 года в течение восьми лет находимся в состоянии войны со Швецией и, разумеется, можем начать военные действия против Московии как ее союзника. Кому этого доказательства мало — вот следующее основание, дающее право явиться с воинскими отрядами в пределы восточного соседа. Мной уже сейчас подготовлен проект королевского универсала к жителям Смоленска, в котором наш поход объясняется желанием Сигизмунда спасти несчастный край от бед. А беды произошли оттого, что великокняжеский престол в Московии стали занимать люди, которые не по своим возможностям на великокняжескую высоту и великокняжеский трон позарились. Вот поэтому Сигизмунд как близкий родственник бывшей великокняжеской династии по праву родства пожалел погибающее государство и готов сохранить русский народ при всех древних обычаях» [71, с. 402] (пер. наш — Л. Д.).

Этот королевский универсал не только был идеологическим оправданием войны, но и ясно указывал на ее цели. Во-первых, Сигизмунд предъявлял свои права на московский трон. То есть действия Сигизмунда являлись вооруженной попыткой объединить Речь Посполитую и Московию — это была давняя мечта Сапеги. А во-вторых, ставилась задача-минимум — возвратить Литве Смоленскую и Северскую земли.

Юридическая сторона этой проблемы понятна. Но принципиален вопрос: имел ли Лев Сапега моральное право на такие действия? И ответ на него утвердительный: да, имел. Подтверждение тому можно найти в работе современного российского автора А. Бушкова: «Никак не могу согласиться с тем, что вторжение польской армии в 1609 году в пределы России в трудах некоторых национал-патриотически настроенных тружеников пера представлено едва ли не самым черным злодейством во всей мировой истории. Если речь идет о двух соседних государствах, сосуществующих рядом не одну сотню лет, лучше всего отказаться от привычки видеть все в черно-белом цвете. Просто невозможно доискаться, кто и когда нанес первую зуботычину, ставшую детонатором испано-французских, франко-итальянских, англо-шотландских и немецко-французских войн, которые тянулись много веков. Проще признать виновными все заинтересованные стороны. Именно так выглядят и русско-польские отношения. Никто не спорит, что король Сигизмунд поступил как последний негодяй, отправившись с войском в охваченное смятением соседнее государство. Однако тот, кто согласится с этой формулировкой, будет вынужден, если хочет остаться беспристрастным, применить эти самые слова в отношении великого князя Ивана III Васильевича. В 1492 году, когда внезапно умер польский король Казимир и у поляков хлопот стало выше головы, войска Ивана III неожиданно двинулись на соседей и заняли большую территорию с несколькими городами, присоединив ее к московским владениям. А если разбираться еще подробнее, мы, к своему унынию, найдем, что первое в истории упоминание о русско-польском конфликте говорит следующее: „Русские напали на поляков и