Украденный фокус. Почему мы страдаем от дефицита внимания и как сосредоточиться на самом важном - Йоханн Хари

Мы разговаривали с Линор у нее дома в нью-йоркском районе Джексон-Хайтс. «Я была в полном шоке», – поделилась она. Она говорила людям, что всего лишь дала сыну то, что все принимали за норму всего пару десятилетий назад. Линор пыталась объяснить, что мы живем в один из самых безопасных периодов в истории человечества. Насильственных преступлений стало гораздо меньше, и сейчас у детей в три раза больше шансов быть убитыми ударом молнии, чем незнакомцем. «А вы готовы заточить своего ребенка, чтобы его не ударило молнией?» – спрашивала она. С точки зрения статистики это было бы вполне разумно. Этот аргумент особенно претил людям. Другие матери говорили ей, что стоит им отвернуться, как они представляют, что их детей похитили. Наслушавшись подобных вещей, Линор поняла: «Это была моя вина. Моя вина была в том, что я не думала таким образом. Я не разглядела самые очевидные вещи и не решила: да бог с ним, не стоит оно того. Сегодня быть хорошей американской матерью – значит думать именно так». Она осознала, что за очень короткий промежуток времени все вокруг поверили, что хорошие матери не спускают глаз со своих детей.

Линор заметила, что когда первые серии «Улицы Сезам» выпустили на DVD, издатели поместили в самом начале просмотра предупреждение – «Данный материал предназначен для просмотра исключительно совершеннолетними и не рекомендован для зрителей младшего возраста». По сюжету пятилетние дети разгуливают по улицам одни, разговаривают с незнакомцами и играют на пустырях. Линор осознала всю глубину перемен: теперь детям даже не дозволено видеть, какой бывает свобода. Ее озадачивала стремительность этого тектонического сдвига: «В жизни детей стали доминировать весьма радикальные и ранее не существовавшие представления. Убеждение, что дети не могут играть на улице, поскольку это опасно, – да ничего подобного не было никогда и нигде в истории. Дети всегда играли вместе, по большей части без присмотра взрослых… И ни с того ни с сего сказать “нет, это слишком опасно” равноценно тому, что теперь все дети должны спать вверх тормашками. Это разворот нормы на 180 градусов».

Именно общение с Линор навело меня на мысль о том, что для понимания последствий этого всеобщего сдвига нужно посмотреть на его составляющие по отдельности, подкрепив это научными данными.

Первое и наиболее очевидное: с каждым годом становится все больше научных доказательств того, что прогулки или любые другие виды физической активности положительно сказываются на способности сосредотачиваться [209], [210]. Профессор Джоэл Нигг доходчиво резюмировал имеющиеся данные: «Что касается детского мозга, то аэробные нагрузки способствуют формированию новых нейронных связей, развитию фронтальной коры и образованию химических веществ, поддерживающих эмоциональную саморегуляцию и высшие психические функции» [211]. Физическая активность вызывает изменения, которые «заставляют мозг расти быстрее и становиться более работоспособным». Факты однозначно свидетельствуют: если сдерживать естественные порывы детей побегать и попрыгать, то пострадают их внимание и умственные способности в целом.

* * *

Линор предполагала, что детям наносится еще более тяжелый ущерб. Она связалась с ведущими исследователями по этой теме, в том числе с психологом Питером Грэем, эволюционным приматологом Изабель Бенке и социальным психологом Джонатаном Хайдтом. Они объяснили ей, что в играх дети усваивают важнейшие жизненные навыки.

Утрата игры – вторая составляющая произошедших перемен. Давайте вернемся к детству Линор в предместье Чикаго или к тому, что я увидел в колумбийской деревне. Какие навыки приобретали эти дети, непринужденно играя друг с другом? «Начнем с того, что в компании других детей ребенку нужно придумывать что-то интересное для всех», – говорит Линор. Он должен включить воображение и предложить какую-нибудь игру. Потом ему нужно убедить остальных ребят, что это самая лучшая игра. Далее, чтобы эта игра пошла, необходимо достаточно хорошо понимать всех остальных, например как-то договориться об очередности ходов, и таким образом ребенок учится разбираться в потребностях окружающих и возможностях их удовлетворения. Он учится справляться с разочарованиями и огорчениями: «Играя, ребенок может запутаться и заблудиться. Его могут исключить из игры. Он может предложить новую игру. Он забирается на дерево, ему говорят: “Лезь выше!”, – а он не знает, стоит ли. Потом все же так и делает, и приходит в восторг или пугается до слез… И тем не менее он на самом верху. Все это учит. Все это учит быть очень внимательным».

Чилийский приматолог Изабель Бенке сказала мне во время нашей встречи в Шотландии: «На сегодня у нас есть научные данные о трех направлениях развития ребенка, на которые игра оказывает огромное влияние. Первое – творческий потенциал и изобретательность, то есть умение обдумывать задачи и решать их. Второе – социальные связи, то есть умение взаимодействовать и общаться с окружающими. А третье – живость, то есть умение радоваться и получать удовольствие. Познания, полученные в играх, – не мелочи. Они имеют существенно важное значение для процесса становления полноценной человеческой личности». В игре создается фундамент, на который опирается все, что взрослые будут говорить ребенку в дальнейшем [212]. Изабель считает: «Чтобы иметь возможность полностью сосредотачиваться на чем-либо, человеку необходим этот фундамент свободной игры».

«И при этом мы в одночасье лишили детей всего этого», – говорит Линор. В наши дни дети если и играют, то в основном под руководством взрослых, которые устанавливают правила и отдают указания. В детстве Линор все играли на улице в софтбол и сами следили за соблюдением правил. Сегодня дети приходят на организованные мероприятия, где взрослые постоянно вмешиваются и разъясняют условия. Свободная игра превратилась в поднадзорную и таким образом лишилась большей части своей ценности. Линор попыталась объяснить: «Это значит, что в наши дни ребенок лишен возможности приобретать эти навыки. Его привозят на игру на машине. Там ему говорят, какую игровую позицию он займет. Когда ловить мяч, когда его очередь бросать. Вплоть до того, что даже еду для перекуса определяют родители… Это совсем другое детство, потому что ребенок не получает опыта общения, который готовит человека ко взрослой жизни. В результате дети не знают ни что такое проблемы, ни что такое наслаждение самостоятельно достигнутыми успехами». Барбара Сарнецка, старший преподаватель когнитивистики из Калифорнийского университета в Ирвайне, как-то сказала Линор: «Сегодня взрослые говорят ребенку: “Вот внешняя среда. Я уже картировал ее. Прекращай исследования”. Но это прямо противоречит самой сущности детства» [213].

Линор задалась вопросом: раз дети сегодня фактически под домашним арестом, то как они распоряжаются временем, которое раньше уходило на игры? Одно из исследований показало, что сейчас это время тратится преимущественно на домашние задания,