Ослепительный цвет будущего - Эмили С.Р. Пэн

карте? Ждите меня в чайном домике. Я буду встречаться с вами, когда закончу работу.

Он замолкает, и на его лице быстро мелькает что-то нервное.

– Ни с кем не говори про Чен Цзинлинь, хорошо? И скажи своей бабушке: никаких фокусов.

Он разворачивается и захлопывает за собой дверь.

78

Слабый дождь прокладывает себе путь на узкой улочке, между лавками и кафе. Невозможно ступить и двух шагов, не врезавшись в кого-нибудь, но с усилением дождя толпа рассеивается. Над головой длинными рядами качаются красные фонарики. Равномерный шорох ударов дождя продвигается вперед по улице.

У дверей магазинчика, где торгуют резными штампиками, калачиком свернулась собака с болтающимися ушками и карамельной шерсткой, абсолютно равнодушная к окружающей ее суете.

В чайном домике мы сидим на самом верху – на третьем этаже, у окна, – и смотрим на улицу, город и воду. Официантка приносит стеклянный чайник красноватого чая. Внутри теснятся кусочки сушеных фруктов. Прямо у поверхности плавают маленькие яркие ягоды годжи.

Уайпо отвлеченно глядит в окно.

Я делаю глоток подслащенного фруктами чая. Тяжелое чувство возвращается – голову снова заполняет густой туман. Я моргаю, и с каждым разом требуется все больше времени, чтобы мир в глазах приобрел четкие очертания.

Я осторожно (чтобы ничего не намочить) открываю скетчбук на новой странице и принимаюсь за бабушкин портрет. Далекий, задумчивый взгляд. Тонкие печальные губы. Струящаяся по ее округлым покатым плечам туника. Мягкие пальцы, обхватившие чашку чая. Блестящий камешек нефрита и пухлые деревянные бусины, тихо шуршащие у нее на запястье.

Трудно представить, как она спорит с мамой. Трудно поверить, что они могли поссориться до такой степени, что одна из них решила перерезать нить, которая их связывала, и больше никогда не оглядываться назад.

Карандашом я пытаюсь запечатлеть все цвета ее существования одними лишь оттенками серого.

Солнце уже отправилось на покой, когда я наконец заканчиваю портрет. Это было непросто – тени на ее лице постоянно менялись. Но она сидела почти неподвижно. Наверное, не могла избавиться от какой-то бездонной мысли.

– Hua wo a? – произносит Уайпо. Ты меня нарисовала?

– Shi ni, – подтверждаю я.

– Gan ma hua wo? – Она посмеивается и качает головой.

Небо за окном почернело. Огни города мигают оранжевым, желтым, синим, зеленым. Ярко и празднично горят пузатые красные фонари. Еще больше огней – у воды, где мерцают их бледные отражения. Доказательство, что мир все еще бодрствует.

Бабушка подзывает официантку, и та приносит нам меню. Уайпо показывает на фотографии блюд, что-то спрашивает о каждом из них, жестикулирует. Я слушаю мерный ритм их беседы и коротаю время, делая набросок нашего второго чайника с чаем.

Вскоре приносят наш заказ: дамплинги, фаршированный корень лотуса, тушеные листья батата, суп с лапшой и бамбуковую корзину с булочками, приготовленными на пару.

– Baozi, – говорит Уайпо, подвигая корзинку в центр стола, чтобы мы обе могли до нее дотянуться. От бамбукового дна отклеивается маленькая белая салфетка.

Хотя нет – не салфетка. Это квадратик бумаги, местами промокший от пара, и я вижу, что на обратной стороне есть какой-то текст. Спустя пару секунд и несколько осторожных движений пальцами мне удается полностью отклеить листок. Надпись от руки синей ручкой гласит:

Мне знать бы, что до встречи – год —

Потратив время с толком,

Смотала б месяцы в клубки

и до поры – по полкам[29].

И все. Ничего больше.

Да что за чертовщина?!

Благодаря какому-то ясному, непоколебимому инстинк-ту я понимаю: эти строки принадлежат Эмили Дикинсон.

– Shenme? – спрашивает Уайпо, видя мое лицо.

Я понятия не имею, что ответить. В пальцах ног зарождается дрожь, которая движется вверх по всему телу. Я словно землетрясение – в любую секунду могу расколоться.

Крепко сжав в руке листок со стихотворением, я слезаю со стула и ищу глазами нашу официантку.

– Извините?

Подходит другая женщина и говорит мне что-то на мандарине.

– Мне нужно знать, кто нам это принес, – объясняю я, протягивая ей мокрый листок.

Она неуверенно смотрит на меня.

– Вы говорите по-английски? Есть ли здесь кто-нибудь, кто говорит?

– Deng yixia, – отвечает она и разворачивается, быстро цок-цок-цокая на своих высоких каблуках.

Я пытаюсь унять панику.

Бабушка тоже встала. Она берет у меня стихотворение, и при виде английских слов ее брови сдвигаются.

– Shenme? – снова произносит она.

Спустя несколько секунд появляется Фрэд. Он хмурится, глядя на нас.

– Я сказал вам вести себя как обычные посетители!

Не успеваю я ему ответить, как Уайпо начинает извергать поток слов. Она указывает на листок бумаги у меня в руке.

– Я пытаюсь понять, кто нам это принес, – говорю я. – Я нашла это на донышке baozi.

Фрэд хватает листок и принимается читать; его глаза нетерпеливо сканируют строки слева направо.

– Что это такое?

– Думаю, стихотворение Эмили Дикинсон.

– Эмили Дикинсон, – медленно повторяет он. И затем повторяет снова, еще медленнее: – Эмили. Дикинсон.

– Ну да. Вы что… знаете, кто это?

Он трясет головой. Но затем, секунду спустя, его глаза вдруг расширяются. Он выдвигает ближайший стул и садится с краю нашей ресторанной будки.

– Я знаю это имя, Эмили Дикинсон. Мы сожгли стихо-творение Эмили Дикинсон на свадьбе.

– На какой свадьбе? – резко спрашиваю я.

Его голос становится тише:

– Когда я женился на призраке Чен Цзинлинь.

Я смотрю на него, потеряв дар речи.

– Ты не в курсе? – говорит он, заметив выражение моего лица.

Я качаю головой.

– Понятно. – Фрэд вздыхает. – Я не хочу разговаривать здесь. Сначала тебе нужно увидеть.

– Что увидеть? – спрашиваю я.

Он указывает из окна на улицу.

– Посмотри на эти деревья.

Я, прищурившись, вглядываюсь в темноту сквозь отражающиеся в окне огни, сквозь отпечатки пальцев на стекле и пытаюсь увидеть что-нибудь, на чем могу сфокусировать взгляд. Спустя пару секунд я различаю несколько силуэтов деревьев недалеко от чайного домика.

– Kan dao le ma? – спрашивает Уайпо. Видишь?

Что я должна видеть?

– Сквозь деревья cтруится энергия, – тихо произносит Фрэд. – Наблюдай за листьями.

И тут я их замечаю. Четкие, броские очертания, перемещаясь и тая, формируют образы животных и людей. От верхушек ветвей отделяются тени, освобождаясь и улетая в небо, где превращаются в бледный туман, а затем исчезают во тьме. Каждый раз, моргнув, я вынуждена заново фокусироваться на деревьях, заново находить очертания.

– Там, где есть форма, есть и призрак, – говорит Фрэд. – У людей есть статуи Гуань Инь, и они знают: в них есть что-то, заполняющее эту форму. Но люди забывают о первоначальных формах, созданных землей. В