Зверь выходит на охоту - Гульнара Черепашка

да, сын был, и она горевала о его потере. Но это будто было не с ней. – Нет, я больше не плачу по нему, - проговорила она наконец.

Да помилуют ее боги и духи! У нее ведь и правда когда-то был сын. Не так и давно, если подумать – несколько декад прошло.

Хотя правильнее будет сказать – это она считала, будто у нее есть сын. На деле – это был колдун в теле младенца. А ее ребенок так и не родился. Это она узнала совсем недавно, а до того готова была перевернуть небо и землю ради этого младенца. Вот только она ему не нужна. Да и он ей ни к чему.

- Изумительное дело, - Адвар покачала головой. – Даже страшно немного делается.

Накато лишь пожала плечами на это. С чего ей страшно? Хотя что за разница. Она покосилась на женщину. Та глядела куда-то вдаль.

Волосы у нее полностью очистились от черного сока, и падали на плечи белыми прядями. Светло-голубые глаза глядели прямо.

- Страшно, - протянула Накато. – А вот остаться с Амади тебе показалось не страшно – по доброй воле пошла к нему в услужение. Хотя ты ему не рабыня, - в душе всколыхнулось забытое чувство – любопытство. – Как тебя угораздило? Ты вроде как на свободе хотела очутиться. И сама свою свободу отдала задаром.

- Не задаром, - Адвар кинула на нее сумрачный взгляд. – Я получу силу! Он обещал. А сила – то, за что приходится платить. Кто я была? Простая смертная, потерявшая дар.

- Ну, а скоро станешь сильной, стремительной и неуязвимой игрушкой колдуна.

- А ты – была и осталась тупой степнячкой, - презрительно бросила Адвар. – Вот ты была свободна… почти два года. И что, чьей игрушкой ты была? Я знаю – ты таскала грузы для торговца на базаре – это ли жизнь?!

- Я в любой момент вольна была уйти, - Накато пожала плечами. – Хоть в горы, хоть в другой город. Куда угодно.

- А толку? – женщина фыркнула досадливо, покачала головой. – Куда ни приди – ты будешь игрушкой обстоятельств, случая, чужой воли. Нет, уж если быть игрушкой – то самой выбирать, чьей. Выбирать себе сильного хозяина! Того, кто и тебя сделает сильной. Да где тебе понять!

Накато не стала отвечать. Она понимала. Несколько лет назад, когда Амади забрал ее из родного кочевья, она считала так же. Она тоже радовалась, что у нее сильный хозяин.

Вот только она, кажется, изменилась с тех пор. Колдун тогда ей сказал – с ним будет тяжело, но намного веселее, чем быть рабыней в кочевье. В этом не соврал – с колдуном ей скучно не было. Было и сытно, и интересно. Бывало и страшно, и опасно – но рабу всегда опасно и страшно. То ли выпорют, то ли отправят копать червей. С колдуном хотя бы черви и плетка не грозили. Колдун заботился и кормил.

- Ты меня перебила, - посетовала Адвар. – Я говорила – страшно делается. Я тебе сказала о сыне – а ты будто и не вспоминала о нем.

- Я помню, - Накато пожала плечами.

- Ты хоть помнишь, какой была? Потухшей и безучастной, - она подождала ответа и, не дождавшись, передернула плечами. – Мастер тебя всего лишь напоил травой. Нарочно для тебя собирал. Он сам сказал – для излечения душевных ран. И рана затянулась – будто ее и не было.

А Накато неожиданно отчетливо вспомнила: Адвар укладывается, и Амади тоже не торопится налить себе отвара. Она выпила две миски. Третью не допила – сморил сон.

А ночью она видела, как костер отрывается от земли и взмывает в воздух. Свободный, как птица. Не привязанный более ни к яме, где его развели, ни к пище, подаваемой людьми.

- Так это он травой меня напоил? – переспросила она.

- А ты и не догадалась?

- Не думала об этом, - отозвалась сдержанно и смолкла.

Накато так и ждала, что товарка снова примется вопить – мол, от тупой степнячки иного и не ожидалось. Но та молчала. Лишь покачала головой.

- Я не хотела злорадствовать, - сообщила Адвар после некоторого молчания. – Я не знала о судьбе твоего сына и сожалею. Я знаю, что тебе уже все равно, - прибавила она.

Накато кивнула. Что тут скажешь? Ей безразлично. Адвар, кажется, хотела сказать, что не считает ее врагом. Пусть так.

Потеря сына перестала терзать ее после травы колдуна. И за это, пожалуй, стоило быть ему благодарной. Он бы навряд ли позволил ей кинуться со скалы и погибнуть, а жить с такой тяжестью на сердце – невыносимо. Лучше не чувствовать. Совсем ничего. И не вспоминать. Память осталась, конечно – но отстраненная, будто все произошло не с ней.

Удивительно было вспоминать, как много декад подряд в душе горел настоящий огонь – стремление вернуть сына любой ценой. Кажется, огонь этот наконец прогорел, оставив после себя холодное кострище.

Накато скинула порезанные полоски мяса в кипящую над костром воду.

Страсти в душе отгорели, ничто больше не гнало ее вперед, не заставляло преследовать настоящего или мнимого врага. Можно спокойно глядеть в огонь, дожидаясь, когда сварится похлебка. Можно смотреть на звезды в кристально-чистом ночном небе, напевать себе под нос мелодию и не спешить никуда.

Ее охота, начатая много декад назад, закончилась.