Зверь выходит на охоту - Гульнара Черепашка

душу на кусочки, как оголодавший гриф – свежую падаль. И вой тянулся, тянулся в далекое и слепое черное небо. Может, и глядели с него вниз звезды – да что им за дело до человеческой букашки?

Эпилог

Из забытья выдернул сырой холод, пробравший до костей.

Накато приподнялась на руках, пытаясь понять, отчего лежит на голой земле. Ни подстилки, ни костра рядом. Да что подстилка и костер – она в одной изодранной накидке, в которой тащится от самой башни!

И тут же вспомнился вечер. Костер горел, в котелке заваривался травяной настой. Наверняка колдун с Адвар и подстилки для сна у костра натаскали. Только она, Накато, ушла от костра.

Она тупо поглядела на камни перед носом. Проспала ночь на сырых камнях. Удивительно ли, что ее холод пробрал насквозь! А камни вполне можно различить – небо посерело, предвещая скорый рассвет. Накато с трудом приподнялась, села, скрестив ноги. Тело затекло и слушалось неохотно.

Вчерашняя тоска осела тяжелым камнем в груди. Она больше не мешала дышать, просто давила к земле.

Но давит или не давит, а сидеть на холодной голой земле бессмысленно. Да и холодно, и половина тела занемела. И голова тяжелая и болит. Угораздило же ее заснуть вчера! Не заметила, как. Должно быть, лежала, сжавшись в комочек, пока усталость не взяла свое. И колдун не пришел взглянуть, что с ней. А может, решил не трогать – на что ему? Уйти она не может, а холод и сырость ей не страшны.

Накато неохотно поднялась на ноги, потащилась к костру. Адвар спала, закутавшись в накидку, ногами к огню. Амади сидел на бревне.

При ее появлении ничего не сказал – налил из котелка, висящего над костром, варево в миску, протянул ей.

Заваренные травы. Пряный запах и пар от горячего настоя. С вечера осталось, выходит. Прогревшиеся бока миски приятно согревали ладони. Накато потянула носом, отхлебнула отвар. От него делалось тепло и удивительно спокойно. Поселившаяся в груди тяжесть казалась несущественной, а горе отступало. Да, на время – но это было время для передышки. А ей нужна была передышка! Накато лишь сейчас осознала, что пронизывающая тоска вытянула из нее все силы.

Колдун так и не проронил ни слова. За это она была ему благодарна. Она не в силах была бы слушать упреки и требования, а жалость ей без надобности.

Адвар проснулась на рассвете. Позавтракав, трое путников направились дальше на север, уходя все глубже в горы.

Амади не собирался возвращаться в Ошакати. Да и на что, если подумать? Навряд ли там их ждал бы радушный прием. Колдун и вовсе считал, за ними пустится погоня. Какое уж тут возвращение? Теперь, когда нетерпение угасло, уступив место равнодушию, Накато понимала это ясно. Все-таки надежда затуманивает разум.

Надежды не осталось. Нетерпения не осталось. Осталось безразличие – и к дальнейшему, и к собственной судьбе.

Накато шагала вслед за колдуном, не глядя по сторонам и не задавая больше вопросов. На привалах ела, что дадут, и уваливалась спать. Во сне поселившаяся в груди тяжесть не так давила. Сон – это просто провал в черноту, без света, мыслей, чувств и образов. Без жизни – а жизнь обратилась тяжелым камнем, который приходилось таскать на себе.

*** ***

- И почему ты ей сразу не сказал, как вышли из башни, мастер? – полюбопытствовала Адвар. – Или даже в самой башне? Не было бы этих нелепых попыток удрать.

- Ты же видишь, на что она теперь похожа, - колдун вздохнул. – Полностью потеряла интерес ко всему. Даже от сладкого отказалась, - он усмехнулся. – Для степняков нет ничего важнее детей. А она – истинная дочь своего народа.

- Для любой матери нет ничего важнее своих детей, - хмыкнула женщина.

- Нет, ты не понимаешь. Женщины-степнячки в этом куда ревностнее, чем матери в любой другой части Орруора. Ты уж поверь мне.

Накато равнодушно слушала обмен репликами. Боги и духи, что за бессмыслица! В другое время ее возмутило бы такое обсуждение и мотивы колдуна. Сейчас сделалось безразлично. Что за разница, отчего Амади не стал сразу ей рассказывать о судьбе ее сына? Раньше или позже – от этого ничего не поменялось. У нее не просто нет больше ребенка – его никогда и не было.

Адвар нынче сделалась разговорчива – находилась в благодушном настроении. Нынче колдуну удалось выменять у проходящих караванщиков пару туник и теплых плащей для спутниц и немного сластей. Накато от своей доли отказалась, так что ее товарка получила обе порции.

Через горы они шагали пятый день. Башня колдунов вчера к вечеру пропала из виду – до того ее можно было разглядеть в просветах между горами, на далеком юге.

Шутка ли – такая громадина! Гигантский столб от земли до самого неба виднелся издали, в темноте светился желтым светом. Собирающиеся вокруг его вершины облака испускали в ночи холодное желтоватое сияние. Три с лишним дня башня маячила вдалеке, уменьшаясь и отдаляясь, но не исчезая окончательно.

И вот – полтора дня, как она пропала из виду.

Даже с их нынешней стоянки не разглядеть. Видать, далеко зашли – и вершины заслонили полуостров и невероятное строение на его оконечности. Не видать даже с возвышенности, на которой Амади устроил лагерь для ночевки.

Над площадкой, окруженной густым кустарником с двух сторон, шелестел ветер. Чтобы костер не гас, развели его в выкопанном углублении.

Над котелком привычно поднимался пар. Терпкий запах заполнял всю стоянку. Накато глядела на пляшущие языки пламени – это помогало отвлечься от мыслей.

Рыжие сполохи плясали, перетекая один в другой. Запах настоя нынче какой-то непривычный. Что за новую траву заварил колдун?

Адвар, к слову, умяла обе порции сластей, не дождавшись горячего напитка. Странная она. Так невтерпеж было? Да неважно.

- Думаешь, это поможет, мастер? – снова она.

- Не бывало еще случая, чтобы не помогало, - колдун усмехнулся. – Верное средство! Сколько я повидал таких вот, с разбитым сердцем. Потерянных, не знающих, куда идти дальше. Для чего жить. Ничего, все находили новые причины и цели.

Адвар хмыкнула. Разговор на этом замер. Наконец-то! Можно глядеть в пламя, и голоса спутников не выдергивают из бездумного полузабытья.

Амади снял с огня котелок, но не разлил по мискам, а поставил в ворох приготовленной соломы, укутал тканью. Накато подбросила еще охапку хвороста в костер, и тот запылал с