Северный крест - Валерий Дмитриевич Поволяев

солдат, несущих суровую охранную службу, берег был изрезан фиордами – узкими, темными, колдовскими – там жили знаменитые норвежские тролли, входы в фиорды охраняли гладкие, без единой зазубринки каменные клыки.

На берегу русских беженцев снова встречали люди с приветственными транспарантами. Когда «Минин» и «Ломоносов» вошли в портовую бухту, собравшиеся дружно закричали «Ура-а-а!».

Миллер и его сподвижники находились у друзей.

Наступила пора подвести итоги: кто же остался с Миллером?

В сохранившейся телеграмме от пятого февраля генерал уведомлял по радио одного из своих единомышленников, что с ним находится примерно восемьсот офицеров – в основном штабных.

Четвертого марта, уже в Норвегии, с ним находилось двести двадцать сухопутных офицеров, сто – офицеров морских, семьдесят три человека – врачи, военные и гражданские чиновники, девяносто солдат и матросов, примерно сто женщин – в основном жен офицеров, и шестьдесят пять детей.

Несколько морских офицеров были убиты, шесть человек покончили с собой.

Вот каков был довольно точный состав северной эмиграции двадцатого года.

* * *

Совсем не так сложилась судьба у армии, подчиненной Миллеру, там число счастливых сюжетов можно было насчитать совсем мало – единицы.

Больше всех повезло войскам Мурманского фронта. Финская граница находилась рядом, и когда запахло жареным, солдаты белой армии вылезли из окопов и колоннами, повзводно, поротно, направились к заветным полосатым столбам, за которыми начиналось другое государство.

Всего, как доложил тридцать первого марта 1920 года в своем рапорте Миллеру командующий Мурманским фронтом, границу перешло полторы тысячи человек – ровно полторы. Из них 1001 человек – военные, в том числе 377 офицеров, остальные – гражданские. Несмотря на то что граница находилась недалеко, переход оказался тяжелым – шли без надежных проводников и угодили в незамерзшие болота: Родина так просто не отпустила беглецов, и болота свою дань взяли…

Войска Пинежско-Печерского фронта под командованием генерала Петренко в полном составе угодили в плен – ни одному человеку не удалось вырваться. Двинский фронт во главе с генералом Даниловым – в том числе сто пятьдесят офицеров – выбросил белые флаги около станции Холмогорской. Сдавшиеся в вагонах были привезены в Архангельск.

Войска Железнодорожного фронта, которым руководил генерал Вуличевич, и несколько примкнувших к ним частей, покинувших Архангельск, попытались пробиться к финской границе, но были окружены под Сороками. Лишь одиннадцать человек под шумок смогли уйти на лыжах. Они и достигли Финляндии – им повезло.

«Железнодорожники» – в основном офицеры – были загнаны в вагоны и отправлены в Вологду, в тамошнюю тюрьму.

В Архангельске тем временем одна за другой начались регистрации бывших офицеров и военных чиновников. Тем, кто решил уклониться от «переписи», пригрозили расстрелом.

Итог был печальным: почти все, кто пришел на регистрацию, за исключением нескольких человек, были арестованы. Часть из них тут же расстреляна, без всякого суда и следствия.

Первыми поставили к стенке тех офицеров, чьи фамилии были найдены в штабных списках – списки эти не только не были уничтожены, а едва ли не на голубом блюдечке с золотой каемкой преподнесены противнику. Таких офицеров оказалось сорок два человека.

Двадцать пятого марта более трехсот офицеров были отправлены из Архангельска в Москву, в Бутырскую тюрьму, из Бутырки их группами перевозили в различные лагеря и там уничтожали. Среди расстрелянных были такие известные военные, как генерал Т. К. Ваденшерна, полковник Генерального штаба Л. В. Констанди и другие. Большая группа миллеровских офицеров была расстреляна после Кронштадтского восстания.

Летом двадцатого года оставшиеся миллеровские офицеры (практически все – около двух тысяч человек) были согнаны в Покровский концлагерь, в Москву, здесь соответственно и произошла большая разборка.

Несколько десятков человек, которых следователи посчитали возможным перевести в Красную армию, надели новую для себя форму и стали «военспецами», как тогда величали бывших штабс-капитанов и полковников, знатоков штабного дела, без чьих услуг невозможно было обойтись. Остальных, как скот, загнали в товарные вагоны и отправили на Север.

Там они были расстреляны.

Армия генерал-лейтенанта Миллера перестала существовать.

* * *

Оказавшись за пределами России, Миллер не сидел без дела – он относился к числу людей, которых ныне принято называть трудоголиками: создал Временный комитет по делам беженцев Северной области в Норвегии и Финляндии.

Многие из тех, кто прибыл на «Минине» в Тронхейм, не могли самостоятельно, без поддержки под локоток, устроиться в здешней жизни, им было психологически трудно перейти с одной колеи на другую, с военной стези на гражданскую. Кроме того, было среди беженцев немало старых и увечных людей, много больных.

На юге России тем временем продолжало сопротивляться Белое движение; Врангель, вопреки всему, прочно осел в Крыму и не думал сдавать своих позиций, ему требовались грамотные офицеры, он ждал их. Опытные командиры, имевшиеся в армии Миллера, стали рваться на юг, к Врангелю, и им надо было содействовать в достижении этой цели.

Нужно было также помогать беженцам в трудоустройстве, в обмене ценных бумаг, привезенных из Архангельска и Мурманска, на здешнюю (либо английскую) валюту, помогать деньгами нуждающимся и вообще руководить действиями российских подданных на чужой земле, чем Миллер, собственно, и занялся.

Часть офицеров после произошедшего приняла решение вообще никогда не брать в руки оружия и обратиться к делам сугубо мирным.

Многие решили отправиться из Норвегии дальше – во Францию, в Германию, в Великобританию, осесть там, – для них надо было добывать визы, что тоже оказалось делом очень непростым.

Бывали у Миллера и неприятные моменты. Будучи человеком добрым, он допускал мысль, что те, кто тоскует по России и желает вернуться назад на родину, ставшею советской, могут это сделать… Имеют право. Миллер даже написал письмо влиятельнейшему Сазонову[26], бывшему министру иностранных дел России, с просьбой посодействовать этому. Удивленный Сазонов прислал отрицательный ответ – подобное совершенно недопустимо, считал он, ведь человек, вернувшийся в Россию, будет обречен, и его если не сегодня, то завтра обязательно расстреляют в чекистском подвале. Однако Миллер, которого ответ Сазонова совершенно не убедил, продолжал пробивать эту возможность по официальным каналам.

В результате два десятка солдат отбыли в Россию.

Офицеры устроили Миллеру настоящую обструкцию.

Во время заседания комитета они один за другим вставали с места и безжалостно, не выбирая выражений, хлестали резкими словами генерала.

– Кто дал вам право посылать отсюда русских беженцев к большевикам? Ведь вы же знаете, что в Совдепии их ждет одно из двух – либо расстрел, либо голодная смерть в тюрьме!

Миллер не знал, чем ответить на эти обвинения. Он лишь сжимал кулаки, вскакивал с кресла и нервно, с силой давя каблуками сапог ковер, ходил по кабинету.

В конце концов большинство из тех, кто находился с Миллером в Норвегии, получив визы, отправились в те страны, в которые эти люди хотели выехать. К Врангелю направились лишь тридцать шесть человек (из Финляндии, для сравнения, – шестьсот девять). Летом двадцать первого года Комитет по делам беженцев был расформирован – кончились деньги, существовать было не на что, и Миллер издал соответствующий приказ.

Сам он к тому времени уже год как