Северный крест - Валерий Дмитриевич Поволяев

армия жива, несмотря на разбросанность офицеров и солдат, полки еще существуют, и десятки тысяч воинов, помимо забот о хлебе насущном, живут, проникнутые глубокой верой в святое призвание армии помочь спасти Россию и восстановить в ней законность и порядок.

Миллер говорил долго, речь его была суха, но, тем не менее, вызвала много аплодисментов, особенно в тех местах, где он говорил о том, что армия жива и будет жить, что, несмотря на разбросанность, она являет собою единый механизм. Что касается последнего утверждения, здесь Миллер выдавал желаемое за действительное: не могли, никак не могли солдаты, попавшие в Уругвай или в Аргентину, жить одной жизнью и дышать одним воздухом с теми, кто находился в Париже или в Галлиполи. Говорил генерал также и о попытках ошельмовать белых офицеров в Болгарии, сделавшейся неожиданно враждебной к русским, касался и многих других важных тем.

В Болгарии находилась большая часть Галлиполийского отряда – примерно восемь с половиной тысяч человек плюс четыре тысячи донских казаков. Русские люди вкалывали, загибались на самых тяжелых работах, в рудниках и на виноградниках, на фабриках и в ремонтных мастерских, на строительстве дорог, на заводах в труднейших условиях, зарабатывали от сорока до ста левов в сутки – эта сумма была очень небольшой, годной лишь на то, чтобы сводить концы с концами.

Были солдаты разбиты на группы, в каждой группе имелся свой командир. Всего из галлиполийцев было образовано шестьдесят групп. Казаки также были разбиты на группы.

Жили в казармах, где могли найти приют и стол – за небольшую плату – все, кто был одет в рубаху русского солдата.

В таких непростых условиях умудрялись работать даже военные училища; две тысячи юнкеров за три года, прошедшие после эвакуации, сумели получить среднее образование, причем упор, кроме военных дисциплин, делался на дисциплины сугубо гражданские, а именно, как отметил Миллер, – топографию, механику, химию, строительное дело и так далее. Молодым людям, знакомым с этими науками, легче было найти себе работу.

В Сербии, где осел сам Врангель, обстановка была лучше – часть солдат ушла служить в сербскую пограничную стражу, остальные, сохраняя воинскую структуру – взводами, эскадронами, сотнями и даже целыми полками, – вкалывали. Так вкалывали, что, кажется, даже небо от напряжения делалось темным. Всего русских солдат там насчитывалось четыре тысячи, располагались эти люди в двадцати пяти пунктах, жили в бараках и землянках, построенных ими самими же (и жилье это было неплохое), частью стояли на квартирах.

Небольшая группа конников служила еще в финансовой страже, они зарабатывали лучше всех и часть денег сдавали в казну главного командования, чтобы можно было поддержать неимущих.

В Бизерте – нынешнем «самостийном» Тунисе[33], а в ту пору – французской колонии – стоял русский флот, уведенный из Крыма. Флот хотя и был законсервирован на долгое пребывание у причалов, но Андреевские флаги, тем не менее, не были спущены с кораблей – полотнища бодро реяли над эскадрой, команды, живущие на воде, получали от французского правительства паек, топливо, электроэнергию.

Часть моряков сошла на берег, устроилась на работу в Тунисе, часть – уехала во Францию. Там для них также нашлась работа на судах. Пожалуй, самая значительная часть отбыла в Америку.

В Бизерте функционировало и учебное заведение – Морской корпус, который выпустил двести пятьдесят воспитанников с так называемым «окончательным морским образованием», а также сто человек – с образованием средним. Еще пятьсот человек продолжали учиться по программе среднего образования, и французское правительство эту программу финансировало.

Хуже всех жили те солдаты, которые находились в Болгарии, на угольных копях в Пернике. Там иногда даже питьевой воды не было, не говоря уже о воде для мытья. Жили эти люди в полуразрушенных грязных бараках, плотно набитых клопами и вшами.

Часть этих людей под командой подполковника Дядюрма переехала во Францию, на юг, в Деказвильские копи, где была приятно поражена условиями работы и быта: чистая койка, обильная пища, беспристрастность обращения местных властей – как и со всеми прочими иностранцами, внимательное отношение заводской администрации, быстро оценившей добросовестную работу офицера русской армии, возможность иметь сверх квартиры и еды ежедневно еще 6–8 франков на личные расходы… Об этом писал и Миллер в своем докладе.

Началось массовое переселение галлиполийцев из Болгарии во Францию и Бельгию. Если у кого-то не хватало денег на переезд – пускали шапку по кругу, скидывались… Если этих денег не хватало в Болгарии, то сбрасывались офицеры, живущие во Франции. Люди, сами бедствующие, стремились помочь другим. Это было по-русски…

– Господа, можете ли вы указать среди беженцев, сплоченных в бытовые и профессиональные организации, много примеров такой солидарности, такой спайки не на словах, не в блестящих речах за стаканом вина или с кафедры под гром аплодисментов, а на деле, в кругу своих, без шума, скромно? – спросил Миллер у сидевших в зале, вгляделся в лица.

Зал взорвался аплодисментами.

Во Францию начали переселяться беженцы, живущие в Германии и в Польше.

Свою речь Миллер завершил следующим теоретическим пассажем:

– Русская армия стоит на трех китах: первое – абсолютная непримиримость с советской властью, второе – безграничная жертвенность всех чинов ее ради спасения Родины, третье – горячая вера в высокое призвание армии, верность национальному знамени, полное доверие своему главнокомандующему и радостное нетерпение следовать по указанному им пути за великим князем Николаем Николаевичем!

* * *

Прошло совсем немного времени, и РОВС организовал первую террористическую акцию на территории Советской России – в Ленинграде был взорван центральный партийный клуб. Операцию провели три боевика – опытный бомбист Виктор Ларионов и два молодых его сподвижника Дима (Дмитрий Мономахов) и Сергей (Сергей Соловьев). В результате один человек был убит, двое тяжело ранены, кроме того, двадцать три человека получили различные ранения. (Ларионов, кстати, оставил любопытные воспоминания о приключениях «боевой тройки» в Ленинграде.)

Факт этот вызвал обеспокоенность в Москве на Лубянке. В ЧК хорошо понимали, что за первым террористическим актом наверняка последуют второй, а потом и третий и что именно в такой деятельности и заключается «новая форма бытия русской армии», о которой так много говорил в своем докладе Миллер.

В Москву тем временем поступили сведения о том, что генерал Кутепов настаивает на усилении террористической деятельности в СССР: взрыв в партийном клубе – это, дескать, жалкие цветочки, а должны быть ягодки. Ягод давай! Причем такие, чтобы большевики потели от страха даже во сне.

Однако большевики спокойно, совершенно не потея, приступили к разработке знаменитой операции «Трест», которая впоследствии, как известно, нанесла планам и Кутепова, и Миллера непоправимый урон.

Тем временем совершенно неожиданно в возрасте сорока девяти лет скончался председатель Русского общевоинского союза барон Врангель. Как известно, «свято место пусто не бывает» – его кресло занял Александр Павлович Кутепов, любитель побряцать шашкой и пострелять из маузера.

В годы Первой мировой войны Кутепов был командиром батальона, его наградили Георгиевским оружием