Северный крест - Валерий Дмитриевич Поволяев

закрылись, прознав откуда-то, что все заведения, имевшие русские вывески, будут разгромлены, преданы огню, дубине с ломом. Женщины, работавшие в конторе у Миллера, дрожали от страха.

Обстановка в «Возрождении» была не лучше. Издатель Гукасов – бывший нефтяник, сумевший вывезти свои пропахшие керосином миллионы за рубеж, сидел набычившийся, молчаливый, словно медведь, в тяжелой думе решавший, ложиться ему на зимовку в берлогу или нет. Главный редактор Семенов мандражировал, много говорил и все попусту, его сорочий, словно бы припорошенный стеклянной пылью голос лез в уши и вызывал раздражение.

Наконец Гукасов прервал молчание и произнес, ни к кому не обращаясь:

– У нас один выход – доказать, что этот дурак Горгулов – большевик.

Семенов от этих слов даже подпрыгнул, в воздухе ногами сделал балетное па.

– А ведь это блестящий ход! Великолепная мысль! Браво! – Он зааплодировал.

Не знал Семенов, что эта же мысль пришла в тот день и другим людям, находившимся на совершенно иной социальной и жизненной ступени. В правительстве Франции состоялось совещание, в котором приняли участие премьер-министр Андрэ Тардье, министр юстиции Поль Рейно, префект полиции Кьяп и другие, вопрос стоял один: что делать с Горгуловым?

Высокое совещание пришло к выводу, который отменял все запланированные погромы: Горгулов в связи с русскими эмигрантскими кругами не состоит, он является агентом Коминтерна.

Семенов, узнав об этом, невольно порадовался за проницательного Гукасова, сумевшего разгадать мысли французских министров.

Более того – в Елисейском дворце появился бывший президент Франции Мильеран[36], он приехал, чтобы отдать дань погибшему Думеру, и дал интервью сразу нескольким журналистам, в котором заявил, что знает точно: Горгулов – агент Коминтерна.

Это утверждение Мильерана растиражировали все французские газеты. Однако особое ликование оно вызвало в редакции «Возрождения» – в костер травли большевиков, которую вела эта газета, была подброшена не жиденькая охапка хвороста, а целое бревно.

Гукасов оживился, потер руки.

– В последнее время газета наша приносила мне одни убытки, – сказал он, – надеюсь, что историю с Горгуловым мы раскрутим так, что газета будет приносить не убытки, а доход. – Призывно вскинув одну лохматую бровь, он скомандовал Семенову: – Срочно пошлите на квартиру к Мильерану корреспондента. Пусть он выведает все, что знает этот старик.

Поехать к Мильерану пришлось Мите Глотову.

Поднимаясь на лифте к бывшему президенту, Глотов неожиданно вспомнил фразу, которую произнес после ожесточенного спора с Семеновым поэт Ходасевич[37]: «Логика у этого человека железная, а точка отправления – дурацкая».

Большевиков Мильеран не любил, наверное, так же, как и шефы Мити Глотова Миллер, Гукасов и Семенов, выступал в печати с разными заявлениями – но и не больше. Доводить свои заявления до ума, чтобы планы воплотить в жизнь, у Мильерана не хватало пороха… Частично из-за тактических соображений, частично, как понимал Глотов, из-за лени.

Мильеран оказался много старее, чем он выглядел на снимках, широко публикуемых в печати: сгорбленный, хотя еще довольно крепкий, с жесткими белыми волосами, торчащими на голове подобно большой щетке, с живым взглядом. Экс-президент встретил Митю в кабинете, куда того пригласил лакей, и первым задал гостю вопрос, ответ на который Митя и сам хотел услышать от хозяина:

– Скажите, а кто он такой, этот Горгулов?

Митя смущенно пожал плечами, объяснил, что Горгулов происходит из простой казачьей семьи, родился на Кубани, в столице Лабанской. Вот, собственно, и все, что он о Горгулове знает. Пишет стихи. В эмигрантской среде никаким авторитетом не пользуется… Что еще? В Праге окончил медицинский факультет, но как иностранец разрешения на практику не получил. Состоял в переписке с писателем Куприным. Создал крохотную Всероссийскую народную крестьянскую партию. Эмблема партии – две косы, сосна и череп. Себя Горгулов выспренно именовал «одиноким одичавшим скифом». Больше Мите о Горгулове не было известно, о чем он искренне сказал Мильерану.

– Родился, говорите, на Купани?

– Да, на Кубани.

– Купань, Купань, – пошевелил губами Мильеран, запоминая это слово. – А какое отношение Горгулов имеет к Коминтерну? – неожиданно спросил он.

– Этот вопрос редакция хотела бы задать вам, господин сенатор (Мильеран был сенатором, поэтому Митя его так и назвал), вы сказали, что Горгулов – агент Коминтерна, и мы хотели бы узнать об этом подробнее.

Мильеран густо, очень смачно захохотал. Видимо, этот сатанинский смех входил в набор атрибутов, которыми он пользовался в своей политической деятельности.

– Я просто повторил то, что было сообщено Министерством внутренних дел, и только, – отхохотавшись и откашлявшись в надушенный батистовый платок, сказал он. – Больше я ничего не знаю. Совершенно ничегошеньки.

– Немного, – сожалеюще вздохнул Митя. – Хотелось бы больше.

– Знаю еще то, что при обыске у него нашли тетрадь, где на обложке было написано: «Доктор Павел Горгулов, глава русских фашистов, убивший президента Французской Республики».

– Это свидетельствует о том, что он замышлял убийство Думера давно.

– Министр внутренних дел еще сказал мне, что на допросе Горгулов признался в том, что вначале собирался убить полпреда Довгалевского, но потом сменил цель – решил застрелить английского короля, затем вновь сменил цель, задумав убрать бедного Думера. А о Коминтерне у меня, молодой человек, действительно нет никаких сведений.

– А мы думали, что сумеем узнать от вас подробности.

– Никаких подробностей, как видите, нет.

Митя Глотов был аккредитован от редакции и на судебный процесс. Суд был обставлен со средневековой пышностью, особенно производили впечатление судьи в красных мантиях – люди с белыми от важности глазами и с торжественно онемевшими лицами, будто они вершили что-то историческое.

Горгулов на всех, кто явился на процесс, произвел отвратительное впечатление. Он явно гордился тем, что убил президента страны, давшей приют тысячам русских беженцев, голос его был полон пафоса, а крупное квадратное лицо налито кровью. Перед тем как что-то сказать, он выкрикивал громко, с надрывом:

– Франция, слушай меня! – и лишь после этого нес какую-то мелкую, ничего не значащую чушь.

Себя на процессе он называл «зеленым фашистом», говорил о том, что Россией будущего должна править «зеленая диктаторская тройка», главного из этой тройки надо величать «гражданин диктатор», а его двух заместителей – «граждане поддиктаторы», и так далее все речи в подобном роде.

Узнал Митя и такую деталь, что Павел Горгулов был отчаянным игроком в казино. В частности, в Монако он проиграл все деньги, что у него имелись.

Процесс над Горгуловым шел три дня, после чего бывшего кубанского казака приговорили к высшей мере, как это было принято говорить в Советской России, на казнь пригласили зрителей, как в театр, – по билетам.

В редакцию газеты «Возрождение» также пришел один билетик. Семенов повертел его в руках и сказал Мите:

– Вы у нас стали самым крупным специалистом по Горгулову, вам и идти.

Митя отказался:

– Нет!

На казнь пошел сотрудник редакции по фамилии Чебышев – бывший прокурор Московской судебной палаты, гордившийся прежней своей дружбой с покойным Врангелем.

В «белую идею» Чебышев верил, как в силу золота, не меньше – видимо, Врангель сумел ему эту веру внушить на все оставшиеся