Северный крест - Валерий Дмитриевич Поволяев

город, где все время хочется есть. Много раз ловил себя на этом…

– Да, Париж – город изысканной еды.

Подошел официант.

– Помогите мне справиться с меню, – попросил гость.

Он заказал себе седло барашка с артишоками, молодое домашнее вино, козий сыр, которого никто раньше не пробовал, и разной кулинарной мелочи – тарталеток с паштетами, грибами и рыбой. Когда официант удалился, гость нагнулся к Ане:

– В Москве решили, что генералу Миллеру пора давать показания на Лубянке.

– Это надо было сделать давно, – спокойным сухим тоном отозвалась Аня, – хотя Миллер – не самый большой пакостник из числа эмигрантов.

– Многие так говорят. Но не я решаю, кого казнить, а кого миловать.

– Когда состоится акция? – спросила Аня.

– Это мы сообщим. Скорее всего… в общем, я сообщу. – Гость улыбнулся лучезарно. – Я остаюсь в Париже для координации действий. Произойдет это в ближайшие месяц-полтора…

Анино лицо было бесстрастным. Жизнь у нее в последние годы походила на движение некого гигантского маятника – по длинной дуге она качнулась из одной стороны в другую: Аня отдалилась от белых с их бесконечными распрями, пустыми разговорами, пьянством и несбыточными мечтами о реванше, примкнула к другому берегу и теперь считала себя красной…

Из миллеровской контрразведки она ушла – все равно об этой части ее биографии никто никогда ничего не узнает, поскольку числилась она в контрразведке под чужой фамилией, и стала работать в ОГПУ – Объединенном Главном политическом управлении, созданном в России еще в двадцать втором году. Решилась на это, поверив в одно только обещание, что она сможет вернуться домой, в Россию.

В Париже ей было муторно.

– Какова моя задача? – прежним сухим тоном поинтересовалась Аня.

– Подумайте, кого еще из верных людей мы могли бы привлечь… к акции, как вы говорите.

– Хорошо. – Аня сделала знак, чтобы ее собеседник замолчал.

Тот удивленно глянул на нее, потом перевел взгляд на зал, ничего не увидел и открыл было рот, чтобы спросить, что она заметила, как колыхнулась шторка, прикрывавшая вход в тесный кухонный коридорчик, и показался официант с подносом на руках.

Гость с уважением посмотрел на Аню: хорошее чутье!

– Снимаю перед вами шляпу, – сказал он.

Официант поставил перед ним несколько блюд, перед Аней – чашку с крепким черным кофе – то, что заказала она.

– Я вам советую – закажите что-нибудь еще, – предложил гость из Москвы. – Фирма платит. – Он красноречиво хлопнул себя по карману пиджака, повторил настойчиво: – Советую!

Аня отрицательно покачала головой:

– Нет. Переедать вредно. Да потом, к этому можно привыкнуть. А такая привычка в условиях Парижа будет слишком дорого стоить.

– Ну что же… После проведения операции давайте поменяем «условия Парижа» на «условия Москвы».

Аня улыбнулась тихо и согласно наклонила голову. Она сейчас думала о том, что к акции можно будет привлечь Митю Глотова… Чем черт не шутит?! Или нельзя? Наивный мальчик, очень честный, всему верит, не умеет врать… Если он согласится быть помощником, то обязательно должен стать толковым помощником, ведь Митя относится к категории тех людей, которые стараются в сторону не смотреть и уж тем более – сворачивать с дороги. Аня сделала глоток из чашки – кофе был в меру крепок, в меру горек – в самый раз. Такой кофе Аня любила… А если Митя не согласится?

– О чем вы думаете? – спросил Аню наблюдательный посланец Москвы.

Она не ответила, вновь отпила намного кофе из чашки.

– Вы думаете о том, кого бы привлечь к операции, – гость был проницателен, гораздо проницательнее Ани, – я угадал?

Аня снова согласно наклонила голову.

– Главное – не спешить и не промахиваться, – сказал гость, – людей нужно подобрать очень надежных. Если где-то что-то сорвется – будет много шума.

Гость ел вкусно – он умел есть вкусно, делал это азартно и в то же время не привлекал внимания, обсасывал каждую косточку, каждый небольшой мосол, в еде не забывал о беседе и вине. Аня невольно позавидовала ему – она так не умела. Впрочем, есть вкусно – это привилегия мужчин, женщинам это делать не обязательно, женщина должна уметь есть изящно.

Выпив кофе, Аня пришла к выводу, что с Митей можно поговорить о сотрудничестве, но если он не согласится, его придется убить…

* * *

Внешне Миллер выглядел безукоризненно – ухоженный, тщательно причесанный, с небольшой холеной бородкой, уже изрядно поседевшей, с внимательным взглядом – казалось, что его не тревожат никакие беды, он не ощущает никакой боли, но, тем не менее, иногда собеседник натыкался на такую лютую тоску, застывшую в глазах генерала, что человеку, увидевшему этот взгляд, невольно делалось холодно.

Раньше Миллер считал, что сокращенное название созданного генералом Врангелем воинского союза звучит как свист нахвостника – волосяного наконечника, привязанного к концу кнута, – резко и певуче, а сейчас аббревиатура РОВС стала напоминать ему о сквозняке. Этакий свист ветра, влетевшего в форточку.

Когда к Миллеру заходил генерал Туркул[43] с очередной идеей активизировать деятельность боевых групп, засылаемых в СССР, генералу хотелось спрятать руки за спину, чтобы не пожимать костлявые холодные пальцы этого человека. Он молча выслушивал Туркула и отрицательно качал головой.

– Нет, нет и еще раз нет, Антон Васильевич!

Взбешенный Туркул сочинил меморандум, который подписали четыре генерала: Туркул, Пешня, Скоблин и Фок, швырнул бумагу на стол Миллера.

– Прошу прочитать, Евгений Карлович, – потребовал он. – В этом документе изложено мнение половины РОВСа.

В меморандуме было все то же, что проповедовал Туркул устно: развернуть против Советского Союза масштабную вооруженную борьбу, создать в крупных в городах России тайные ячейки, которые подготовили бы восстание против большевистского руководства, в качестве площадки, с которой боевики засылались бы в СССР, использовать Финляндию, и так далее. Пунктов было много, и все они источали запах крови.

Миллер прочитал бумагу до конца и отодвинул ее от себя.

– Все это уже было, Антон Васильевич, – сказал он.

– Ничего другого не будет, господин генерал, – резко произнес Туркул, – только это!

Миллер смотрел на собеседника и думал о том, что иногда невозможно бывает понять истоки жестокости, которая управляет человеком…

Ну почему, например, Кутепов и Туркул были очень жестоки в Харькове?.. Однажды Туркул, весьма недурно пообедав в ресторане, вышел на улицу и увидел, что по ней ведут колонну пленных красноармейцев. Он приказал немедленно дать ему стул – стул вынесли прямо на тротуар, Туркул уселся на него и, достав из кобуры револьвер, стал стрелять из него по безоружным пленным. Расстреляв обойму, он потребовал, чтобы адъютант принес ему еще патронов.

У Туркула, как слышал генерал, имелась записная книжка с пометками, сколько людей он расстрелял лично. Миллеру было известно и о другом случае, свидетелем которого был полковник Падчин.

Как-то Туркулу доложили, что в плен взят комиссар. Антон Васильевич приказал, чтобы комиссара привели к нему в кабинет. Того привели, втолкнули к Туркулу… Тот – сама любезность – предложил несчастному сесть, денщик подал ему чай с вареньем. Удивленный таким приемом комиссар