Северный крест - Валерий Дмитриевич Поволяев

комнаты многих домов здесь украшали букеты свежих, только что срезанных цветов.

– Я – мэр города Тромсе, – добавил господин в шерстяном пальто.

– Нам очень нужна ваша помощь, – сказал Миллер.

– Я к вашим услугам, господин генерал Миллер. – Мэр учтиво наклонил голову.

– У нас на ледоколе есть больные и раненые, – морщась от сочувствия к людям, о которых он сейчас вел речь, произнес Миллер. – Их нужно срочно перевезти в больницу.

– Нет ничего проще. – Мэр вновь учтиво поклонился, обернулся, подозвал пальцем молодого человека, стоявшего в толпе, что-то сказал ему по-норвежски.

Через десять минут на причале появились большие, схожие с вагонами «Форды» с красными крестами на боках. Из автомобилей выпрыгнуло несколько человек в белых халатах – в городе Тромсе работали хорошие врачи, раненых за полчаса развезли по разным больницам, у постели каждого поставили по корзине с фруктами и кувшины с водой.

– Благодарю вас. – Миллер, подражая мэру, также учтиво поклонился, мэр обратил внимание на этот жест, оценил его и улыбнулся.

Серые, низко ползущие над скалами облака зашевелились, раздвинулись; в проеме появилось солнце; дома, окрашенные в яркие тона, ожили; чистые, хорошо вымытые окна заискрились. Миллер не уходил с причала, наблюдал за разгрузкой, за тем, как по трапу на причал спускались женщины, дети, тащили баулы, чемоданы – небольшой багаж, который они смогли взять с собой, кроме него больше ничего взять не удалось. Мужчины сходили на берег с растерянными лицами; видя внизу Миллера с незнакомым господином, они невольно подтягивались, но растерянность с их лиц не исчезала.

Мэр задрал голову, глянул на сверкающий, оплавивший края облаков золотом диск, лицо его вновь раздвинулось в улыбке.

– Вы привезли нам солнце, господин генерал Миллер, – сказал он.

Миллер сделал рукой слабый взмах.

– Мы старались.

Никчемные слова, никчемный диалог – Миллер ощутил, как у него больно закололо сердце, он сунул руку под отворот шинели, под борт кителя, помял пальцами грудь. На борту увидел жену, махнул ей, она ответила едва приметным взмахом, и Миллеру сделалось немного легче дышать.

– Всех, кто прибыл с вами, господин генерал Миллер, мы расселим в хороших местах, – сказал мэр, – не тревожьтесь за ваших людей. Всех обогреем, окажем радушный прием, накормим, напоим. У кого нет теплой одежды – дадим теплую одежду.

– Жалоб на отсутствие теплой одежды я не слышал, – сказал Миллер. – Люди наши – молодцы, держались великолепно. Все – северяне, знают, как вести себя в холодных условиях. – Миллер почесал пальцем переносицу, словно бы соображая, рассказать мэру о некоторых деталях перехода или не рассказывать, но об одном событии не упомянуть не мог и с сожалением произнес: – В пути нас обстреливали из пушек.

– Кто посмел? – проявил недогадливость мэр.

– Большевики.

Мэр махнул рукой.

– Они пытались установить с нами контакт, но из этого ничего не вышло, – сказал он.

Генерал ощутил внутри холод: этого еще не хватало! Если у норвежцев есть с большевиками договоренность о выдаче беглецов, то дела тех, кто приплыл в Тромсе, плохи. Тем не менее Миллер спросил:

– Что-то помешало?

– Да. Непомерное упрямство большевиков – это раз, и два – мы не разделяем их позицию.

Мэр уже несколько раз пробовал увести Миллера с причала, но тот не уходил, предупреждающе поднимал обе руки:

– Я должен видеть, как разгрузятся все мои люди.

Подумав немного, мэр согласился с генералом.

– Я понимаю, – сказал он, придавая своему лицу значительный вид, поправил борта пальто, – личный пример – это в данных условиях необходимость. Однако уверяю вас, ваши люди не будут ощущать себя в городе Тромсе брошенными. Мы не оставим их. Каждого, повторяю, устроим, каждого обеспечим всем необходимым.

Мэр не лукавил – русским беженцам отдали лучшие помещения и лучшие дома, которые имелись в Тромсе. Все местные продуктовые лавки были мигом опустошены – жители скупили в них всю еду, притащили ее беженцам, а их детей, как свидетельствовал очевидец, «засыпали фруктами и сладостями».

От такого тепла, от такой заботы невозможно было не растаять. Многие женщины-беженки плакали от избытка чувств, от переполняющей их благодарности.

Заплакала даже Наталья Николаевна – человек не слишком сентиментальный.

– Перестань хлюпать носом, Тата, – строго произнес муж. – Это только кухарки способны реветь так, что от слез лопаются горшки.

– Фи, Эжен, как грубо, – сказала Наталья Николаевна. – Не ожидала от тебя. – Она перевела взгляд на сына, словно бы искала у него поддержки, но молчаливый сын, у которого от переживаний дергался кадык, отвернулся от матери. Ему самому было непросто держаться в эти минуты – он поморщился от боли: будто неожиданно сломал зуб, разжевывая твердое зерно и испытав острую боль.

– Прости, Тата, прости, дорогая. – Миллер поцеловал жену в висок. – Это все нервы… – он вздохнул, – у меня здорово расшатались нервы.

В тот день не было ни одного русского, которого не обогрели бы участливые норвежцы, которые зашли в каждый дом, где остановились беженцы. Больше всех усердствовали рыбаки и рабочие местной фабрики. Мягкими, полными сочувствия голосами они спрашивали, не нужна ли помощь, приносили свежую рыбу, мясо, овощи, сахар и крупу, дарили посуду и постельное белье, одеяла, пледы, обувь и удочки, чтобы русские – любители рыбной ловли – могли попытать счастья в теплой дымящейся воде зимнего Гольфстрима и изловить крупную треску.

Утром пастор местной церкви произнес на молебне проповедь «Вера без дела мертва есть», призвав прихожан жертвовать деньги и вещи в пользу русских беженцев.

Дело дошло до того, что в магазинах у русских отказывались брать деньги – плату за еду и одежду, – все отдавали бесплатно.

Такой щедрости никто из переселенцев не ожидал – рассчитывали на скудный полуголодный прием, на нулевое внимание, при котором власть имущие обычно не замечают протянутых к ним рук, готовы были мириться даже с пренебрежительным отношением к себе, но душевность, щедрость, теплота хозяев, их желание помочь превзошли все… Потеря Родины уже не воспринималась так горько – жить, оказывается, можно и в других местах…

Через несколько дней к Миллеру пришел густо оклеенный марками пакет, при виде которого жители города вытягивались по струнке, будто солдаты, – на внушительном том пакете стоял правительственный штамп.

Правительство предлагало русским беженцам, если те пожелают, переместиться в город Тронхейм, более крупный, более значимый, чем Тромсе. Порт в Тронхейме там был более крупный и более обжитый. Там, в Тронхейме, несчастным беженцам будет лучше, чем в небольшом, пахнущем треской, селедкой цветочным мылом Тромсе. Миллер ответил на предложение согласием. Конечно, Тронхейм – не столица Норвегии, но – очень крупный, очень приметный, по-настоящему европейский город.

– Там нам будет хорошо, Тата, – сказал генерал супруге.

Правительство Норвегии прислало новый запрос: сколько потребуется беженцам одежды и белья?..

Вскоре «Минин» в сопровождении верного «адъютанта» «Ломоносова» вышел в море – надо было сделать короткий бросок в Тронхейм.

Троинхейм был красив особо, по-северному: низкое темное небо, горы, покрытые толстым слоем снега, из которого выглядывали блестящие темные зубья вершин, похожие на