Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом - Alexandra Catherine
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Теперь Готтард под защитой Господа. Уверен, он глядит на вас с небес и радуется за вас.
— Благодарю вас, Ханс, — печально улыбнулась Вильхельмина, и улыбка эта осветила комнату. — Скажу откровенно: мне нисколько не хотелось возвращаться в Аннаб. Я боялась воспоминаний, но как только я вошла в свой дом, три дня назад, я пожалела, что не вернулась раньше. Родной воздух не променять ни на что.
— Прошу простить меня, Альжбета, — тихо произнёс господин Бернхард, проникновенно поглядев ей в глаза. — Я должен поприветствовать старого друга…
Адлар Бернхард поднялся и подошёл к Вильхельмине Райнблумэ, которая, увидев его, засияла утренним солнцем и радостно ответила на его приветствие, тотчас позабыв о хозяевах дома и всё своё внимание обратив к нему.
«Старый друг, господин Бернхард? — усмехнулась Ишмерай. — Она глядит на вас не так, как глядят на друзей…»
— Мэйда! — тихо подозвала свою воспитанницу Альжбета. — Кто это?
Мэйда ответила, мечтательно улыбаясь:
— Это Вильхельмина Райнблумэ, вдова господина Райнблумэ. Он умер четыре месяца назад. После его смерти госпожа Райнблумэ покинула Аннаб и уехала на юг, в Венису. Теперь госпожа Райнблумэ очень богатая вдова и ещё может хорошо выйти замуж.
— Но отчего умер её муж? — пробормотала Альжбета, которой стало жаль ее за то, что она пережила смерть любимого человека.
— Он долго болел. Да и был немолод. Говорят, госпожа Райнблумэ не отходила от него все эти месяцы болезни.
— Такая красивая и такая несчастная… — грустно пробормотала Ишмерай, любуясь ее изяществом, грацией, свежестью и красотой.
Ишмерай нередко видела улыбку господина Бернхарда — спокойную, порой грустную, задумчивую. Но теперь он улыбался во всю ширь, от всей души, от всего сердца, не отводя глаз от прекрасного лица Вильхельмины.
«Думается мне, Вильхельмина Райнблумэ действительно выйдет замуж второй раз… — подумалось Ишмерай. — За Адлара Бернхарда».
И девушка от всего сердца пожелала им счастья.
Но веселые глаза Вильхельмины вдруг через всю гостиную обратились к окну, у которого непринуждённо расположился Элиас Садеган. Молодой мужчина разглядывал её очень внимательно, бесстыдно оценивающе, будто перед ним была племенная кобылица, очень дорогая и очень ценная, и он размышлял, купить ли ему её или пойти дальше. Вильхельмина хлопнула пушистыми ресницами один раз, другой раз, оглядела его, слегка приподняла брови и что-то тихо спросила у господина Бернхарда. Тот обернулся, взглянув на Элиаса, что-то ей ответил и многозначительно поглядел на своего помощника. Тот недовольно сжал губы, но подошёл, спокойно, с невероятно прямой спиной, гордо поднятой головой и уверенной походкой.
— Ну вот! — услышала Альжбета разговор рядом стоявших гусынь. — Эта счастливица подцепит нашего красавца.
«Нашего красавца, — девушка едва не рассмеялась в голос. — Да Александру оставаться в Аннабе опаснее, чем мне! Все эти курицы повыдергивают из-за него друг другу волосы, а потом все разом обидятся на него и сожгут на костре, чтобы никому не достался!»
Вильхельмина Райнблумэ сверкала своими голубыми глазами и так, и эдак, оживленно разглядывая нового знакомого, столь же блистательного, сколь и она сама. Александр что-то спокойно ей говорил, а молодая дама весело журчала, обращаясь то к одному, то к другому.
Всегда холодный и серьёзный в обществе взгляд Александра ныне подернулся веселыми искрами. Полуулыбка его казалась самой восхитительной из всех. Голова его по-прежнему была высоко поднята, а глаза смотрели так опасно, что сердце молодой вдовы могло добровольно пойти к нему в рабство.
«Что ж, — подумала Ишмерай. — Получится красивая пара. С ее состоянием она может выбрать любого, кто ей по душе. А Элиас Садеган поднимется в местном обществе… — но настроение её вдруг испортилось, и она осознала, что не хочет, чтобы он так глядел на прекрасную вдову. — На самом деле он куда более знатен и богат, чем она…»
Ишмерай внимательно следила за Александром, подмечая каждую новую искру в его глазах. Она вспомнила, как он изображал влюблённость в Атанаис, как донимал её своими ухаживаниями, но здесь было что-то другое. Он не изобретал нового поведения, казалось, Вильхельмина Райнблумэ действительно понравилась ему.
После ужина, на котором Альжбета съела ещё меньше, чем обычно, девушка была предоставлена своим мыслям и ни с кем не заговаривала, ибо господин Бернхард и все Вайнхольды сидели далеко от неё. Бернхард говорил с Вильхельминой, которая бросала в молчаливого Элиаса Садегана жгучие взгляды, Мэйда ворковала со своим смазливым Гюнтером, и Альжбета решила незаметно улизнуть в свою комнату, как только большая часть гостей встанет из-за стола. Лейлин тоже была занята — прислуживала на званом ужине. Как не хватало её злого юмора сейчас! Но вдруг непременно все пожелали послушать, как поёт Мэйда Вайнхольд, и девочка поглядела на своего учителя с такой испуганной надеждой, что Ишмерай решила остаться и поддержать ученицу.
Все устроились поудобнее, девочка села за клавесин, дрожащими пальчиками проведя по клавишам. Мэйда поглядела через всю гостиную на Альжбету, которая стояла у окна. Учитель ободряюще ей кивнула и девочка, вздохнув, начала играть. Вильхельмина Райнблумэ проследила за взглядом Мэйды и очень внимательно поглядела на чужестранку, но без высокомерия, скорее, с любопытством. После она склонила к господину Бернхарду голову, и они зашептались.
Юная исполнительница волновалась несколько первых минут, но после позволила музыке унести её далеко из дома, и вскоре девочка уже качалась на волнах мелодии, кружась с ней в одном вихре. Голос её креп и наполнялся радостью. И радость эта передавалась слушателям.
Альжбета внимательно следила за публикой. Многие улыбались и порой тихо переговаривались, довольно глядя на очаровательную исполнительницу. Ханс Вайнхольд сиял и краснел от гордости, а Марта Вайнхольд часто поглядывала на Вильхельмину Райнблумэ и Элиаса Садегана. Прекрасная головка Вильхельмины часто поворачивалась к молодому мужчине, но и он обращал к ней свой тёмный взгляд.
После того как Мэйда с успехом справилась со своим выступлением, приняла восторженные рукоплескания и заняла место подле отца и матери, Вильхельмина Райнблумэ приподняла царственную голову и во всеуслышание молвила:
— До чего чудесная барышня растёт у вас, Ханс! Как хорошо она играет и поёт! Помню, перед моим отъездом в Венису она боялась инструмента.
