Дорогой враг - Кристен Каллихан

именно так я и думал, пока хныкал на полу, как маленький ребенок.

— Зато ты признал, что плачешь.

Я одариваю ее быстрой и натянутой улыбкой.

— Я цеплялся за его ногу, умоляя сохранить мне жизнь.

Она злорадно смеется.

— Что случилось с мужским стоицизмом?[37] Собраться с духом и все подобное?

Я смотрю на нее с притворным возмущением.

— И к чему меня это приведет? К одиночеству? В муках и страданиях? К жизни без тебя, когда мне понадобится вытереть мой горячий лоб? — Пожалуйста, пойдем со мной в мою кровать и вытри мой лоб. Я так чертовски возбужден[38].

— Как тебе вообще такое приходит в голову? — Делайла явно пытается подавить очередной приступ смеха.

— Я много читаю, — спокойно говорю я, хотя мы стоим так близко друг к другу, что мое плечо соприкасается с ее, что чертовски отвлекает. — У меня в голове хранится нескончаемый запас мелодраматических фраз.

Несмотря на мою попытку успокоить ее, Делайла отодвигается и убирает мой стакан.

— Тебе, наверное, стоит принять ибупрофен и сходить в душ.

Я пока не готов от нее уходить. Время, проведенное с ней, делает мой день лучше. Отчаянно пытаясь поддержать разговор, я положил руку на сердце, словно она меня ранила.

— Это все, что ты скажешь?

— А что? Неужели я забыла о твоем дне рождения? — съязвила она, сдерживая улыбку.

— Вот здесь очень болит. Где мое сочувствие, женщина?

Смех срывается с ее губ, и я чувствую себя так, словно выиграл гребаный джекпот.

— Как пожелаешь, — говорит она, глядя на меня с опекающим выражением лица. — Бедный Мейкон, хочешь, я поцелую твое бо-бо и тебе станет лучше?

Ты не представляешь, как искушаешь меня, женщина.

— А ты бы поцеловала? — Я не прочь играть грязно. Тянусь к подолу своей рубашки и начинаю задирать ее, обнажая пресс. — Потому что бо-бо вот тут…

— Верю-верю, только остановись. — Она снова смеется, однако на ее щеках появляется легкий румянец. Бинго. — Паразит. Я ничего не буду целовать. — Я опускаю рубашку. — Снова задираешься.

— Флиртую.

Без угрызения совести ухмыляюсь, затем меня привлекает блеск в ее глазах цвета ирисок. Она смотрит на меня, как на закуску. Не думаю, что она вообще догадывается, что творит, но этого хватает, чтобы мой голод вернулся в полную силу. Возбуждение нахлынивает по новой. Чтобы удостовериться, я провожу большим и указательным пальцами по уголкам рта и с удовлетворением замечаю, что она наблюдает за этим движением, облизывая свою пухлую нижнюю губу. Жест показывает ее явное желание, отчего мой пресс напрягается, а член дергается. Успокойся, парень. Успокойся.

— Я тут подумал, Картофелька…

Она прищуривается.

— Пожалуй, будет лучше, если ты перестанешь думать.

Наверное. Но куда это нас приведет?

— Я хочу десерт.

Она поворачивается и начинает вытирать и так чистую стойку, как будто это ее новая жизненная цель.

— Я пойду на фермерский рынок и куплю немного спелых манго.

— Только не манго. — Дело в том, что я не могу их есть, не желая попробовать язык Делайлы на вкус. — Что-то другое, сочное, сладкое и нежное. — И теперь я думаю о том, чтобы опуститься перед ней на колени. Я наклоняюсь над кухонным островком, пытаясь настроить себя. Имея нулевой опыт во флирте, не думаю, что справляюсь с этим. Поскольку начинаю заводиться.

Тем более что выражение лица Делайлы остается невозмутимым.

— Не думаю, что что-то похожее есть в утвержденном списке.

— Почему мне кажется, что ты специально создала этот список, чтобы позлить меня, Картофелька.

— Так и есть. — Она даже не пытается скрыть ликование.

Я приближаюсь к ней, как пчела к нектару.

— Ну же, Делайла. Нарушь его ради меня. Всего один раз?

Качая головой в явном раздражении, она бросает тряпку в раковину и поворачивается ко мне.

— Хорошо, но только один раз. Назови мне свой запретный плод.

Она не в моих объятиях. Мои губы не на ее губах. Тем не менее это все равно победа, и я потираю руки в предвкушении.

— Давай подумаем… о боже, что же выбрать. Твое песочное печенье с кусочками карамели? Или шоколадный торт «Безумный монстр»? — Я замолкаю, чтобы вспомнить все десерты, которые Делайла приготовила за эти годы. — Ах. Я знаю… банановый пирог с обилием крема. Вот что я хочу.

Такое впечатление, что я пнул ее. Ее радостное выражение лица превращается в суровое и злое.

— Ты — придурок. Конченый подонок.

— Конченый подонок? Почему? Что я не так сказал?

Она с отвращением усмехается.

— Еще бы ты помнил. Ничего нового.

Делайла быстро проходит мимо, обходя меня стороной. Я остаюсь один, полностью сбитый с толку. Почему она так разозлилась из-за своего бананового кремового пирога? Она всегда готовила лучшие блюда, которые я когда-либо пробовал. Пусть я не ел этот десерт с тех пор, как нам было по тринадцать лет, мне все равно хорошо помнится его превосходный вкус, о чем я должен ей сказать… и тут воспоминания всплывают, словно призрак.

Ежегодный летний конкурс пирогов. Тринадцатилетняя Делайла в красивом сине-белом сарафане без лифчика. Юный безмозглый я понял, что у Делайлы есть грудь. Слова были сказаны. Пирог брошен.

— О, черт. — Тяжелый стук моего ортопедического ботинка выбивает быстрое стаккато, когда я спешу за ней. — Делайла. Подожди. Черт…

Я догоняю ее у бассейна.

— Окей, я помню… — Не смейся. Не смейся. Но, боже, этот пирог так летел. Брызги были настоящим искусством — серьезно. Тест Роршаха[39] из банана и взбитых сливок. — Да брось, оглядываясь назад, ты должна признать, что это было забавно.

Она со злостью набрасывается на меня.

— Я ни за что не признаю это.

Я смягчаю свой тон, убирая улыбку.

— Все было не так уж ужасно.

Делайла сжимает руки. Она смотрит на бассейн, будто собирается скинуть меня в него, затем делает угрожающий шаг в мою сторону, прежде чем остановиться.

— Ты сказал, что моя грудь похожа на бананы. — Румянец заливает ее щеки. — Знаешь, как стыдно слышать подобное тринадцатилетней?

Верно. Я думал лишь о том, куда приземлился пирог. Она так разозлилась на меня, что швырнула пирог мне в лицо. Но от бананового пирога с обилием крема меня спасли быстрые рефлексы, выработанные годами уклонения от ударов. Злая старая миссис Линч, жена пастора, оказалась не такой прыткой. Пирог попал ей прямо в лицо.

Я прочищаю горло, чтобы не рассмеяться, и расправляю плечи.

— Да?

— Да? Это был вопрос или ответ?

Я потираю щетину на подбородке, пытаясь понять, как разрядить обстановку.

— Да, сейчас я это понимаю. Но я был ребенком…

— Это было сексуальное домогательство! — Она