Дорогой враг - Кристен Каллихан

широко разводит руками. — Ты привлек внимание к моей груди всех, кто там был. Я бы никогда так с тобой не поступила!

— Погоди-погоди. В девятом классе не ты ли сказала девочкам на уроке физкультуры, что видела, как я переодевался в плавки, и что мой член размером с наперсток?

Делайла захлопывает рот.

Я смеюсь, качая головой.

— И мы оба знаем, что это была полная чушь.

— Ладно, — исправляется она. — Но я же не собираюсь сейчас разбрасывать наперстки по дому, ты так не думаешь?

— Я бы, наверное, посмеялся, если бы ты сделала это.

У нее дергается глаз.

— Ты упускаешь суть. Ты-то знаешь, что твой член не размером с наперсток.

— Я-то знаю, но и ты, похоже, тоже. Ты подглядывала, Делайла? — дразню я, поддерживая разговор о своих недостатках.

— Возможно, я его не видела, но я знаю достаточно, чтобы… — она запинается и выдыхает, — я хочу сказать, что моя ложь была выдуманным преувеличением. Твоя, к сожалению, нет. У меня был комплекс по поводу формы моей груди, а твой придурочный комментарий сделал только хуже.

— Ты считаешь, что я принижал твои сиськи?

— Трудно думать иначе. — В ее тоне столько боли, что все во мне замирает.

Впервые до меня дошло, как я относился к Делайле. Да, мы говорили друг другу гадости на протяжении многих лет. Да, мы оба несли ответственность за наше поведение. Но я неосознанно причинил боль, оставившую раны, которые не зажили до сих пор. Пока она с пренебрежением говорила о моем характере, я придирался к ее внешности. Как полный придурок. Это явно сформировало ее представление о том, какой я ее видел — вижу до сих пор.

Кто-то скажет, что она, должно быть, забыла про это. Но мне чертовски хорошо известно, как негативные слова могут впиваться в вашу душу острыми когтями. Я потратил десятилетие, избегая и ненавидя своего отца, и стоило ему снова бросить несколько удачно подобранных слов в мою сторону, как я опять стал тем же обиженным, сбитым с столку мальчиком. Отличается ли моя ситуация от ситуации с Делайлой? Почему-то я так не думаю.

Качая головой, понижаю голос, пытаясь заставить ее услышать меня.

— Это не так. Ни черта.

Она краснеет.

— О, ради всего святого…

— Картофелька, пожалуйста, поверь мне, твои сиськи в том тонком топе были самым эротическим событием моих подростковых лет. — Она должна знать, что творит со мной. Как она может этого не видеть?

Делайла втягивает воздух, будто я удивил ее, и отводит взгляд в сторону.

— Перестань говорить «сиськи». Это грубо.

— Хорошо. Грудь. Довольна?

— Чуть-чуть.

Я склоняю голову, чтобы поймать ее взгляд.

— Они мне нравились. Очень. Окей?

Она прикусывает нижнюю губу, явно пытаясь поверить мне.

— И все же ты шутил надо мной из-за них.

— Это было ужасно, согласен. Но это был необходимый отвлекающий маневр для моего тринадцатилетнего первобытного мозга. — Я делаю маленький шаг ближе. — Я не хотел, чтобы кто-то увидел мой бешеный стояк. И прости меня за ту панику, но это была моя первая эрекция еще и на глазах у людей.

Делайла фыркает, явно не доверяя мне.

— Твоя первая?

— Да, мэм.

— Брехня.

— Зачем мне лгать? — Я издаю смешок, вспоминая приятную боль того юношеского конфуза. — Ты можешь представить мой ужас, когда мой член встал, увидев форму груди моего заклятого врага? — Я приложил руку к сердцу. — Боже, ты даже не представляешь. После этого я стал как собака Павлова[40]. Один взгляд на твою грудь, и, где бы я ни был, мой член вставал как по струнке. Что злило меня до чертиков.

Хотя я до сих пор веду себя как собака Павлова всякий раз, когда дело касается Делайлы. Стоит ей оказаться рядом, как я пускаю слюни[41]. Как чертова собака.

— Ты… — Она втягивает воздух. — Не могу поверить, что ты мне это говоришь. — Она начинает улыбаться. — Миссис Линч так и не простила меня, ты же знаешь. Она называла меня той самой ужасной девчонкой с банановым пирогом, а затем убегала в другом направлении, будто я готовилась к очередному запуску.

Я расхохотался, согнувшись пополам.

— О, черт… — я пытаюсь остановиться. Правда. Но мой разум продолжает воспроизводить тот момент в замедленном режиме. Поджатые губы старой Линч широко раскрываются от ужаса, кусок пирога с кремом попадает ей прямо в лицо. Я снова теряю самообладание и поднимаю руку, как бы говоря: «Дай мне минутку».

— Сейчас ты так и напрашиваешься, чтобы тебя сбросили в бассейн, — невозмутимо говорит Делайла.

Я вытираю слезящиеся глаза и выпрямляюсь.

— Так, ладно, я все.

Она приподнимает бровь, и мне снова хочется рассмеяться. Делайла неохотно улыбается, уперев руки в бока. В этой позе ее грудь выпячивается. И все мои добрые намерения улетают в мусорное ведро.

— Ты пялишься на мою грудь, — говорит она с иронией, при этом не выглядя оскорбленной.

— Я в курсе. — Мне следовало бы извиниться, но мне не жаль. — И если быть честным, то я также пялюсь на твою задницу в форме персика.

— Мейкон.

Я поднимаю на нее взгляд.

— У тебя чертовски соблазнительное тело, Делайла. Его так и хочется попробовать, укусить. Сочный персик, сладкое яблоко[42], покрытое карамелью. Знаешь, Картофелька, сколько бы я сейчас отдал за яблоко в карамели? Но я застрял на этой адской диете. Говорю же, это одно мучение.

— Не думаю, что настоящие профессионалы так себя ведут, — сухо говорит она.

— Да уж, будем надеяться, что нет. — Боже, я люблю дразнить ее. Все ее тело трепещет, когда я делаю это. Флиртую. Она же понимает, что между нами происходит? — Я просто подумал…

— Что я говорила тебе про это? — предупреждает она.

— …теперь они не похожи на бананы, Картофелька.

— Боже мой, ты невыносим. — Однако на этот раз она ухмыляется. Борется сама с собой, чтобы не показать этого, но определенно улыбается.

— Больше похожи на персики. Аппетитные, сочные персики.

Делайла наклоняется в мою сторону, но затем резко отступает, меняя положение.

— Ты назвал мою задницу персиком. — Едкая претензия. — Поэтому моя грудь не может быть персиками.

— Быть может, я неравнодушен к персикам.

Каким-то образом нас разделяют несколько сантиметров, пространство между нами наполнено чем-то неведанным. Оно липнет к моей оголенной коже, щекочет затылок. Действуй медленно, Сэйнт. Она напряжена. Отступи. Мое тело возмущается и тянется к ее теплу.

Ее голос звучит натянуто.

— Ты все еще пялишься.

— Проявляю должное уважение, — тихо поправляю я. — Нельзя игнорировать такое тело, как твое. Это было бы невежливо.

— Ты уверен, что ничего не попутал? — Делайла тяжело дышит,