Дорогой враг - Кристен Каллихан

— О боже, ты был прав, — наигранно воплю я. — Я виноград. Ты раздавил меня, как виноградинку.

Мейкон глубоко и медленно смеется, и я изо всех сил стараюсь не замечать, как от этого рокочущего смеха определенные части моего тела тянутся к нему и становятся все более чувствительными. Но ничего не выходит. Мои бедра сжимаются, а соски напрягаются под тонкой футболкой и топом бикини.

Не знаю, что он увидел в моих глазах, но это заставило его затихнуть и приоткрыть губы на выдохе.

Воздух между нами становится раскаленным и спертым. Мейкон касается грубым кончиком большого пальца уголка моего рта, где застрял волос. Убирает его, прежде чем погладить изгиб моей губы. Каждый нерв в моем теле горит от удовольствия.

По его глазам видно, что он прекрасно понимает мое желание. Мейкон наклоняется ближе, наше дыхание смешивается, становится единым.

— Делайла… — он дает мне шанс сказать «нет». Но я этого не делаю. Не могу.

Он касается моих губ своими, и тогда я сама придвигаюсь к нему. Или, вероятно, наши тела одновременно устремляются навстречу друг к другу. Но я точно уверена в одном, наш поцелуй становится сладостно мучительным, будто мы невыносимо долго ждали этого. Он так хорошо ощущается. Невероятно приятно чувствовать, как его губы скользят по моим, изучая их очертания, пока я изучаю его.

Мейкон издает глубокий горловой, протяжный стон — требовательная просьба о большем. По мне прокатывается волна жара, и я льну к нему, раскрывая губы. Он наклоняет голову, скользя языком внутрь, пробуя меня на вкус, и я медленно рассыпаюсь на части под ним, мой разум затуманивается, а тело пылает. Боже, мне нужно больше. Мне нужно все.

Больше нет никакой нерешительности. Нет никаких неосторожных прикосновений языка к языку, нежных поисков губами. Только чистый голод. Мейкон целует так, словно умирает от жажды и ему необходимо насытиться мной, проникая языком все глубже и глубже. Я выгибаюсь навстречу ему, прижимаясь к его груди, когда его пальцы хватают меня за волосы. Этот небольшой укол приятной боли сводит меня с ума, разжигает мою похоть.

Мы покусываем, облизываем, издаем тихие бессловесные звуки, пока наше горячее дыхание обжигает губы. Он приникает ближе, его твердый член трется о мое лоно, вдавливаясь в нежную плоть моего клитора. И я обхватываю его бедра ногой, желая большего. От этого небольшого движения наша поза меняется, отчего его толстая головка упирается в мой вход. Это так чертовски приятно, что я стону ему в рот, прижимаясь бедрами к нему.

Мейкон вздрагивает, посасывая мою пухлую нижнюю губу, и прижимается еще ближе — и только барьер из его штанов и моего бикини удерживает его от проникновения. Но этого достаточно. Достаточно для того, чтобы почувствовать, как его толстая головка упирается и проталкивается в меня, при этом оставляя ощущение пустоты, неудовлетворения.

Мои мышцы приятно сжимаются, желая утолить потребность, нуждаясь в большем. Я провожу кончиком своего языка по его, хныча и извиваясь под ним. Он протяжно и болезненно стонет, медленно толкаясь в меня. Мы занимаемся этим, как прыщавые подростки, трахающие друг друга на песке. И мне все равно. Я хочу снять с него одежду. И чтобы моя тоже исчезла.

В нас врезается ледяной и соленый поток воды. Он попадает в глаза, оставляя во рту привкус соли. Из меня вырывается испуганный визг. Мейкон вскрикивает от удивления. Мокрые, мы оба неуклюже поднимаемся на колени.

На секунду я не понимаю, что, черт возьми, произошло, кроме того, что я промокла, мои волосы влажные, а в глазах песок. Затем до меня доходит, что мы на пляже, а песок подо мной теперь мокрый. Я оглядываюсь на океан. Нас окутало сильной волной, которая оставила после себя густую пену и кусочки морских водорослей. На меня пришелся основной удар, поскольку я находилась снизу.

Мы с Мейконом смотрим друг на друга как в тумане, а потом он разражается смехом. Боже, он великолепен, когда смеется: его глаза становятся темными, как ночное небо, рот широко приоткрывается, а губы расплываются в счастливой улыбке. Я думаю о том, как мы выглядели, растянувшись на песке и потерявшись друг в друге, когда нас накрыло волной. Уж точно не как в фильме «Отныне и во веки веков». Всего лишь прозябшие, покрытые песком и солью.

Я тоже начинаю смеяться. Лучше смеяться, чем думать о том, какой страстно увлеченной и возбужденной я была. Вскоре мы замолкаем, сидя неподвижно и глядя друг на друга, тяжело дыша. Мейкон ухмыляется. Затем осторожно протягивает руку и убирает мокрую прядь волос с моего лица.

— Волна неслабо тебя зацепила, Картофелька.

Он касается кончиками пальцев моей щеки, и я неосознанно наклоняюсь вперед. Боже милостивый, мне кажется, я буду жаждать его прикосновений вечно. Мейкон обхватывает мою челюсть рукой, удерживая на месте.

— Пойдем наверх. — Наверх. В его постель. Или мою. А потом…

От мысли о последствиях я отступаю, неуклюже поднимаясь на ноги.

Его все еще радостный взгляд следует за движением моего тела.

— Нетерпеливая. Мне это нравится. Знаешь, если бы я знал, какой милой ты бываешь после поцелуя, то поцеловал бы тебя в старшей школе.

Сейчас он так напоминает того старого Мейкона, который издевался надо мной, что у меня проходит мороз по коже.

— Чтобы наверняка заткнуть меня.

Мейкон поднимается медленнее меня, но грациознее.

— Ты должна признать, что целоваться лучше, чем ссориться.

Он так легко отмахнулся от прошлого. Могу только предположить, что это потому, что наше общее прошлое не оставило на нем шрамов, как на мне. Я не знаю, как к этому относиться.

— Это была ошибка.

Мейкон моргает, покачиваясь на пятках.

— Ошибка.

Паника сжимает горло. Я практически занялась сексом с Мейконом на песке. О чем, черт побери, я думала?

— Временное помутнение сознания — небольшое бегство от реальности.

— Я тебя понял, — раздраженно вмешивается он. — И это чушь собачья. — Он проводит рукой по своим мокрым волосам. — Это было чертовски великолепно. Вплоть до того момента, пока ты не решила убежать.

В груди что-то сжимается, и слова сами вылетают из уст.

— Я даже не знаю, что это, — я машу рукой между нами, — такое.

Он сжимает губы.

— По моим подсчетам около пятнадцати лет осмысления ситуации.

— Пятнадцать лет? Хочешь сказать, что я тебе тогда нравилась? Потому что я в жизни в это не поверю.

Хмурый взгляд омрачает его черты, и он опускает руки на свои подтянутые бедра.

— Я не сох по тебе, если ты об этом. Но я всегда