Испытание властью. Повесть и рассказы - Виктор Семенович Коробейников

новую форму, выдадут отпечатанные доклады. С каждым из вас постоянно будут политработники». В первом же доме культуры нас встретил огромный плакат: «Слава Сталинским соколам – героям в борьбе испанского народа за свободу!» И, куда бы я ни попадал на встречу, везде висели точно такие же приветствия. С тех пор на собраниях и за глаза о нас говорили – «сталинские соколы», а позднее и всех летчиков в газетах стали называть так же.

Эта кампания встреч продолжалась много месяцев. Надоело все до чертиков! Шум, гам, аплодисменты, хвалебные речи, застолья. Устал хуже, чем в Испании. Наконец, направили на курсы по овладению новой техникой. Стали поступать истребители «МИГ-1» и «МИГ-3» для высотного боя. Вот это действительно была машина! До семисот километров скорость и потолок более семи. Не самолет, а мечта! Выучились мы и перелетели на самую западную границу в Киевском военном округе. Кое-как отпросился я в отпуск и весной 1941 года приехал сюда, в Ярковский район, отдыхать у родителей.

На этом же пароме переплывал, только не катер тянул, а была канатная переправа. Сами себя везли. Уцепимся все за веревку, натянутую поперек реки, и тянем. Отдохнул хорошо и в середине июня отправился в часть. В поезде узнал, что уже война вовсю идет. Кое-как добрался до Киева и сразу в штаб округа, где сообщили, что наш аэродром на границе захвачен немцами вместе с самолетами.

Меня направили в летную часть под Киевом и дали старенький истребитель выпуска 1936 года. Вооружение слабоватое – пулемет с винтовочными патронами, рации нет, скорость до 450 километров в час. На нем и начал войну. Перебросили нас ближе к фронту, и каждый день на задание.

То штурмовики немецкие на нашу оборону или на отступающих налетят, то бомбардировщики прорываются к нам в тыл. Тут и начинается самое страшное, потому что их всегда охраняли «Мессеры», а нас им навстречу бросали. Их иногда в два-три раза больше, но ничего, все равно мы их разгоняли по сторонам и расстреливали. Хотя чаще и не поймешь, кто кого гоняет. В таком бою особенно плохо без связи. Мы как глухонемые, а немцы всё по радио согласовывают. Да что говорить! Я один раз оторвался от своих в бою – добивал «Мессера», и заблудился. Ни карты, ни черта нет! Куда лететь? Топливо уже на исходе. Давай искать железную дорогу. Подлетел к станции – надо прочитать название. Один раз на бреющем прошел – ничего не понял. Захожу на второй, читаю: «Буфет», и больше никакой надписи. Хорошо, что поезд показался, вижу: теплушки с красноармейцами тащит – значит к фронту. Тут уж я определился, куда направляться. Долетел нормально.

Стали аэродромы наши переносить в тыл. Все чаще и чаще. Отступаем, значит. От моего звена осталось два самолета, а зимой сорок второго и меня догнал «Мессер». Просадил очередью насквозь до мотора. Как меня не задело, не знаю. Куртку меховую пуля пробила около левого плеча, а в тело не попала. Выбросился я с парашютом и остался жив.

К весне сорок второго появилась новая техника. Можно сказать, «навалом» пошла. Прямо с заводов прилетали сформированные звенья истребителей «Як» и «МИГ». Хорошо пополнять стали и наш полк, но опять возникла непредвиденная штуковина. Летчики – все парни молодые, необстрелянные. Улетят на задание бойко, а обратно один, два прилетают, а то и ни одного. Потом приходят пешком и говорят, что их сбили в бою. Объяснения, рапорт, напишут и за новыми самолетами отправляются. И такие громадные потери, видать, по всем фронтам пошли. Стали проверять. Обнаружили несколько случаев, когда летчики покидали исправные машины, не вступая в бой. Сначала воспитывали, во главе звеньев опытных летчиков назначали, а потом зачитали приказ, типа того, что вернешься пешком – неси справку от наземных войск о том, что сбит противником. Если нет такого подтверждения – расстрел на месте. Наверно с полмесяца, а то и больше борьба с беглецами шла. Может, кто-то и действительно был сбит, а справки нет – и его туда же.

А расстреливали как! Уж вывели бы в поле, да пустили в распыл. Но нельзя. Стреляли не для того, чтобы этих пацанов уничтожить. Нужно было пустить страх по всему фронту. Чтобы до аэродромов фронтовых молва дошла быстрее, чем бумаги. Страшная воспитательная мера! Выстроят полк, или батальон, а перед ними виновных ребят уже без знаков различия и ремней. Почти все они плакали, кричали:

– Не виновен! Простите! Оши-и-бка! Не вино-о-о-вен!

Расстрельным отделением командовали офицеры контрразведки. Зубы

сожмут, голос еле слышно. А командир полка во все горло работает. Одновременно звучат обе команды. Для стрелков:

– Отделение... Готовсь!.. Пли!

И тут же:

– По-о-олк! Кру-гом!

Пока убитые падают, полк уже к ним спинами поворачивается. И сразу политработники по ротам побежали! А как же? Надо успокоить солдат, доказать необходимость такой меры. Воодушевить, возбудить ненависть к врагу и изменникам. И действительно, сражаться летчики стали как звери, а кое-кто справки от пехоты приносил.

Втихаря мы обсуждали этот ужасный приказ. Одни – против, другие – за. А как, мол, иначе дисциплину держать в таком море людей? И, действительно, как? Тут задумаешься! Я и сам себе толку дать не мог, да попал вскорости в такую переделку, что и совсем ум за разум зашел.

Однажды, как всегда, подняли наше звено по тревоге в воздух. Я во главе. Вводная обычная – четыре «мессершмидта» на подходе к нашей передовой. Только мы лес миновали, видим, что припозднились малость. «Мессеры» уже заходят вдоль окопов и чистят их из пулеметов.

Я по рации кричу: «Заваливаем вправо, резкий разворот налево и заходим немцам в хвост. Нужно растащить их по сторонам, отвлечь от окопов и сбить».

Только проговорил, как один «Мессер» выворачивает в мою сторону. Видимо, на повторный заход собрался. Как увидел меня, сразу на высоту пошел. Кто в бою выше, тот и господин. Но он опоздал и выставил мне всю нижнюю часть самолета. Ну, раз ты брюхо вывалил, то получи подарок. Я тоже делаю почти свечку и отваливаю ему длинную очередь от хвоста до мотора, а сам переворачиваюсь в