Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект - Виктор Александрович Зубачевский

ныне границы кондоминиума, можно показать <…> на примере <…> линии Керзона между Советами и Польшей»[968]. По его мнению, период геополитического переустройства не закончился с мировой войной, а лишь начался: фальсификации «со стороны Промежуточной Европы <…> польской, чешской <…> были оплачены территориальными расширениями <…>, политико-географическая неосведомлённость таких мужей, как Ллойд Джордж и Вильсон, вошла в поговорку»[969]. Хаусхофер выступал за русско-германское геополитическое сотрудничество, напомнив, что британские геополитики в 1919 г. предлагали переселение немцев «из Восточной Пруссии на запад от Вислы <…>, чтобы Германия и Россия <…> не имели общих границ»[970].

Прогерманские настроения в правящих кругах Англии, США и отчасти Франции определялись стремлением направить экспансию Германии на Восток, против СССР. Подобные планы отражены во многих статьях, брошюрах и книгах о проблеме Данцига и Коридора. Так, французский историк Р. Мартель заявлял: поскольку кашубы (потомки древних поморян, живущих на побережье Балтийского моря) не являются поляками, передача Польше Коридора без плебисцита была неправомерна[971].

С начала 1931 г. обстановка в Данциге и вокруг него стала обостряться. В начале 1931 г. Пилсудский в «лечебных целях» совершил поездку за границу. «Правда», ссылаясь на германские газеты, сообщила о беседах диктатора с представителями английских и французских правящих кругов. В вопросе Коридора Пилсудский якобы согласился пойти на уступки Германии в обмен на её «нейтралитет» в случае войны Польши против СССР, который подразумевал пропуск военных грузов из западных стран в Польшу и участие германского капитала в вооружении Польши[972].

Во второй половине 1931 г. наблюдался некоторый спад активности антипольской кампании в Германии, который объяснялся отвлечением внимания имперского правительства от внешнеполитических вопросов и дискуссией в правящих кругах о включении нацистов в правительство. Шли также советско-французские и советско-польские переговоры о заключении пактов о ненападении. Отметим, что в 1926–1927 гг. по инициативе СССР проходили советско-польские переговоры о заключении пакта о ненападении, но были прерваны Польшей и возобновились только в августе 1931 г.

7 сентября германский посланник в Варшаве Х. фон Мольтке сообщал в Берлин о возможной опасности, «что эти переговоры ухудшат наши позиции в вопросе ревизии». Дипломат предлагал нормализовать экономические германо-польские отношения и тем самым «противодействовать хозяйственной переориентации отторгнутых областей»[973]. Для режима Пилсудского советско-польские переговоры о пакте были попыткой оказать давление на Германию и Францию, перестроить франко-польские отношения на началах равного партнерства. Такой подход не позволил Польше использовать некоторое ослабление антипольской кампании со стороны Германии.

К концу 1931 г. стрелка барометра германо-польских отношений, по словам Мольтке, «опустилась до нулевой точки»: во-первых, обострилась «таможенная война», во-вторых, в Польше возникло беспокойство, что после снятия оков репараций и «под возрастающим влиянием идеологии Гитлера ревизия границ как единственный нерешенный крупный внешнеполитический вопрос станет объектом, на который будет направлена вся энергия Германии»[974].

В этой ситуации Пилсудский и вице-министр иностранных дел Польши Ю. Бек, становившийся второй после маршала главной фигурой в руководстве польской внешней политикой, в конце декабря 1931 г. выдвинули на первый план проблему Данцига. Было решено подчеркнуть готовность Польши предпринять решительные шаги для сохранения своих позиций по этому вопросу[975].

По словам историка из ФРГ X. Хёлтье, «политическое и военное запугивание» Германии Пилсудским достигло в тот период высшей точки. По мнению Хёлтье, этому способствовало отвлечение внимания СССР на Дальний Восток в связи с оккупацией Маньчжурии Японией. У пилсудчиков возникли надежды на овладение Данцигом и Восточной Пруссией, поскольку, как они считали, СССР не сможет занять активную позицию в случае германо-польской войны[976]. Немецкий историк Х. Роос отмечает, что политика запугивания Германии Пилсудским опиралась на «внутреннюю разобщенность рейха и тяжёлое политическое положение кабинета Брюнинга». Цель Пилсудского заключалась в том, чтобы «парализовать дипло-матически-пропагандистское наступление правительства Брюнинга» в вопросе ревизии германо-польской границы. Советско-польский пакт о ненападении был парафирован в январе 1932 г. Роос утверждает, что Польша использовала это обстоятельство для давления на Германию, создав напряжённую атмосферу вокруг Данцига[977].

Германия действительно опасалась советско-польского пакта. Когда в 1927 г. в Политбюро ЦК ВКП(б) обсуждали перспективы пакта, советский полпред в Варшаве Д.В. Богомолов списал о своей беседе с посланником Раушером. Он сообщал, что, по словам немецкого дипломата, в Германии «опасаются, как бы наш пакт с Польшей не был гарантией западных границ Польши, в т. ч. юридическим признанием захвата Данцигского коридора». В свою очередь, Богомолов сказал Раушеру: «Основой нашей международной политики всегда была и будет дружба с Германией <…>. Чего мы хотели бы достичь в переговорах с Польшей, это известную гарантию наших восточных границ». Раушер в ответ заметил: отношения между Германией и Польшей определяет «вопрос о Данцигском Коридоре <…>. Пока Коридор в руках Польши, не может быть никакой речи о <…> “стабилизации” отношений между Польшей и Германией»[978].

На проходивших в начале 1932 г. митингах польских националистов ораторы заявляли о скором вступлении польских войск в Данциг и Восточную Пруссию[979]. Президент сената Цим в ходе состоявшейся 12 февраля беседе с представителем германского МИД спрашивал последнего, какие шаги предпримет имперское правительство в случае вторжения Польши в Данциг[980].

Правящие круги Германии были уверены, что Пилсудский блефует, по их мнению, заявления польских правящих кругов в отношении Данцига не означают, что в политической повестке дня Варшавы действительно стоит вопрос о военном разрешении данцигской проблемы.

Тем временем обстановка в Данциге и вокруг него продолжала обостряться. Германские газеты сообщали о готовящемся захвате Данцига Польшей, а польская печать – о планах фашистского путча в «вольном городе»[981]. Опасения подтверждал полёт Гитлера в апреле в Восточную Пруссию с остановкой в Данциге, где он выступил с реваншистской речью и принял парад штурмовиков[982]. После указа президента Германии П. фон Гинденбурга от 13 апреля 1932 г. о формальном роспуске СА и СС во французской печати появились сообщения о готовящемся переносе штаб-квартиры НСДАП из Мюнхена в Данциг[983].

Польская пресса не приняла эти сообщения на веру, но тревожилась по поводу участившихся визитов в Данциг нацистских руководителей, писала о разгуле фашистских организаций, требуя их запрета в «вольном городе», критиковала бездеятельность данцигских властей. С протестом к верховному комиссару Лиги наций в Данциге М. Гравине обратился генеральный комиссар Польши в Данциге К. Папе, но дело ограничилось запретом штурмовикам носить мундиры[984]. Германский консул в Данциге Э. Терман, комментируя в сообщении МВД от 9 мая кампанию в польской печати, отмечал, что меры против данцигских нацистов не будут приняты, поскольку правоцентристский сенат опирается в своей политике на их поддержку[985].

Вместе с тем польская печать по-разному оценивала успехи нацистов. Пресса эндеков в комментариях «Победа Гитлера на выборах в