Навола - Паоло Бачигалупи

правда? — спросил калларино. — Мераи — всего лишь начало?

— Если сможем обеспечить нам мир и процветание. — Отец склонил голову. — Мы, собравшиеся за этим столом, представляем величайшие силы не только города, но идеала. Мы — торговцы золотом, пастухи Амо, повелители стали, заклинатели политики. И здесь мы союзники. Мы уникальны. Мир можно объединить. Миру можно дать мир. Мир можно сделать наволанским, если мы этого захотим.

Стол вновь погрузился в молчание. Глаза Челии были такими же большими, как, должно быть, и мои собственные.

— Что ж, мне это нравится, — сказала Фурия.

— Вы просто хотите больше рабов, — проворчал Сивицца. — Империя будет стоить пленений и страданий, оплаченных кровью моих солдат.

— Я забочусь о своем деле, — невозмутимо возразила она. — Не делайте вид, будто это не принесет выгоды всем нам. Больше налогов, больше работников, больше величественных монументов в честь Амо, больше палаццо, больше земель в наследство сыновьям и приданое дочерям. Что же до ваших людей, зачем они стали солдатами? Чтобы толстеть и обдирать баклажаны в одиночестве — или чтобы снискать славу, владения, золото и женщин? Если люпари боятся сражений...

— Мы ничего не боимся! — воскликнул Сивицца.

Фурия рассмеялась:

— Я дразню вас, чтобы увидеть, как вы краснеете, генерал. На самом деле я не сомневаюсь в вашей отваге. И не сомневаюсь, что вы легко справитесь с любым, кто встанет на вашем пути.

Я оглядел лица собравшихся за столом. Размышления, жадность, страх, расчет. Комната словно пульсировала основными человеческими эмоциями — похотью, яростью, голодом, амбициями и оппортунизмом, — и меня окатило волной страха. Даже у Челии раскраснелись щеки. Ее глаза сверкали возбуждением, которого я не испытывал.

Я ощущал лишь нарастающий ужас.

— Мы не случайно заговорили об этом сегодня, — осознал я, и мой желудок перевернулся. — Верно, отец?

— Верно, Давико. — Отец слабо улыбнулся. — Не случайно.

— В Палаццо Регулаи не бывает случайностей, — добавил Аган Хан.

— Каждой детали — свое место во славу Амо, — сказал Гарагаццо, глядя на меня с новым интересом.

Теперь они все задумчиво смотрели на меня.

— Завтра мальчик станет мужчиной, — произнес калларино и склонил голову, изучая меня, словно лошадь на продажу.

— Мужчине нужна жена, — произнес калларино, на его лице была написана жадность.

— А жена... — Генерал Сивицца дернул себя за бороду. — Жена должна принести золото и войска.

— Весуна и ее флот? Туземные княжества? — Нахмурившись, Фурия разглядывала отца. — Най. Дальше. — Ее глаза блестели. — Ай. Девоначи. Шеру? Вы хотите победить его при помощи брака, а не меча?

— «Победа, одержанная без стали, остается победой», — процитировал отец.

— Шеру сочтет нас слабой партией, — возразил калларино.

— Чи. «Что видит оппонент — и что есть правда? — спросил отец. — Посередине пропасть — и она полна возможностей».

— Авиниксиус, — произнес Сивицца, глубокомысленно кивая. — Величайший стратег империи. И величайший манипулятор вражескими умами.

— Именно так. — Отец склонил голову. — Сегодня перед нами уникальный союз возможностей, друзья. Сегодня перед нами распростерся весь мир. Который еще об этом не знает.

Все смотрели на меня. Отец, Ашья, калларино, Сивицца, Аган Хан, Гарагаццо, Фурия, Челия.

Прибыль.

Власть.

Империя.

Я заблевал кровью весь стол.

Глава 24

Следующие несколько часов превратились в хаос ощущений и размытых видений. Крики о яде, обвинения в предательстве, испуганные опровержения, отвергнутые подозрения — все это смешалось с моими попытками рассказать о мучивших меня болях, развеять мысли о заговоре, в то время как Ашья звала слуг, а отец и Аган Хан переносили меня в мои палаты.

Там маэстро Деллакавалло напоил меня своими таинственными зельями, и я забылся беспокойным сном.

Проснувшись утром, обнаружил, что старый маэстро сидит на краю моей постели.

— Как вы себя чувствуете?

— Усталым. — Я медленно сел. — Желудок...

— Он уже давно вас беспокоил?

— Да, — удивленно ответил я.

— И становилось все хуже?

Я кивнул, удивляясь, что Деллакавалло это известно. Он хмыкнул.

— Нелегко было убедить вашего отца, что яд тут ни при чем. Разумеется, я сразу это понял, как только увидел содержимое вашего желудка на столе, но доказательства требовались не мне. Вас не клонило в сон — значит это не мортксибия. И не слезы Эростейи, потому что вы не оцепенели. Не некркси, потому что кровь не вспенилась, когда я капнул в нее уксуса. Не зубная мантия, потому что ваш язык не почернел, не капироссо, потому что кровь шла из желудка, а не из заднего прохода...

— Меня не травили, — сказал я.

— Конечно, не травили, но всех остальных нужно было убедить. Почему вы никому не сказали, что больны, Давико?

Я посмотрел на свои одеяла. Я чувствовал себя усталым. Усталым и глупым.

— Не хотел казаться слабым.

Это и было глупо. Я не хотел казаться слабым — а потому мне становилось все хуже, пока наконец я не продемонстрировал свою слабость всем и каждому. Спрашивается, что мешало сразу додуматься? И вот теперь я лежу в постели, испортив ужин отца в компании ближайших союзников. И Фурии. При мысли о ней желудок перевернулся. Кошка, обожающая есть мышей. Я с усилием отогнал воспоминания.

— Все плохо? С желудком?

— Лучше, чем вы заслуживаете. — Деллакавалло пронзил меня взглядом. — Но хуже, чем должно быть.

— Но... я поправлюсь?

— Не знаю. Что бы вы на моем месте порекомендовали себе?

Я удивился такому ответу — а потом испытал облегчение, заметив привычную веселую искру в смотревших на меня глазах. Деллакавалло не стал бы спрашивать, если бы действительно тревожился. Это старая игра. Старая, добрая игра в травы и грибы, настойки и мази — в плетение Вирги, которое только и ждет, чтобы его увидели, исследовали и поняли.

— Калчикс, чтобы облегчить жжение в желудке?

— Хорошо. И?

Я мысленно перебрал различные растения, их ассоциации с мифами, богами, духами и фатами. Желто-зеленые лепестки и пушистые листья. Цвета целителя.

— Гакстосалвния. Исцеляющая раны.

— Как снаружи, так и внутри, — одобрительно кивнул Деллакавалло. — Что бы вы добавили к ней?

Я попытался сообразить, что бы выбрал он сам. То, что способно задержать ее. Помочь ей воздействовать на желудок изнутри.

— Хусская петрушка.

— Зачем?

— Чтобы сгустить кровь. Или пергаментная петрушка, если хусскую трудно отыскать.

— Очень хорошо! И еще одна трава. Лисий укус.

Я поморщился при мысли о горьких стеблях.

— Но она против инфекции.

— Верно. И работает. — Он поднялся. — Вы исцелитесь, Давико. Если бы вообще перестали думать, то смогли бы исцелиться самостоятельно и избавить нас от беспокойства. — Он сжал мое плечо. — И не тревожьтесь насчет Вступления. Несколько часов отдыха — и вы будете готовы к торжествам.

Мой желудок снова сжался. Я попытался изобразить равнодушие, когда боль скрутила внутренности, но провести Деллакавалло было нелегко. Его брови взлетели вверх.

— Ага... — Он сел обратно на постель. (Я осторожно дышал, дожидаясь окончания приступа.) — Теперь в этом больше смысла, — сказал врач.

— Не хочу казаться слабым, — сказал я, пытаясь усилием воли отогнать боль.

— Сфай. — Деллакавалло вздохнул. — Вы не слабы. Однако забудьте про лисий укус. Причина вашей боли — не инфекция, а язва. Мне следовало догадаться раньше, но этим недугом обычно страдают пожилые люди с тревожным характером. Обычно он не поражает молодых.

— Когда это мой разум был спокойным?

Я хотел сказать это небрежно, как бы шутя, но прозвучало очень серьезно — и правдиво. Волна горькой печали всколыхнулась внутри, и я отвернулся, пытаясь сморгнуть слезы. Когда мой разум был спокойным? Его всегда переполнял страх. Я всегда пытался выплыть в океане своей жизни.

Деллакавалло смотрел на меня с жалостью.

— Это важный вопрос, Давико. И только вы можете на него ответить. Ваша душа воюет сама с собой. И потому вы страдаете.

— Не думаю, что от этого есть лекарство.

— Я могу дать вам травы, чтобы облегчить боль, — вздохнул Деллакавалло, — но от этой болезни нет лекарства в плетении Вирги. Это болезнь людей. Недуг Камбиоса. Ни одно создание в плетении Вирги не испытывает таких страданий. Настойки и травы