Король русалочьего моря - Т. К. Лоурелл

Ксандеру тогда было лет семь, он мог и не ошибиться. О том, чтобы с этой громадиной спорить за воздух, и подумать-то было страшно.

– Мы подрались, – продолжал свой невозмутимый рассказ Адриано, – и он меня укусил. Удачно, что не когтями ударил, если что, но когтями он крылья рвал. Мой первый воздушный бой, – добавил он мечтательно.

– А второй шрам?

В ответ Адриано опять откинул волосы, на этот раз с уха.

– Там и смотреть особенно нечего, – признал он. – Ты, пожалуй, и не разглядишь. Но есть.

Ксандер пригляделся, но действительно не разглядел.

– Тоже кто-то укусил?

– Ага. Дали. Меня тогда только забрали в палаццо, отец много мной занимался, ну и она приревновала – а я, честно говоря, всегда таких вот чистеньких и умненьких терпеть не мог. Мы подрались, я ей руку заломил, а она возьми, извернись и укуси. До крови, между прочим. Страшно тогда сама перепугалась. А тут и отец подошел на шум.

– Попало? – посочувствовал Ксандер.

– Хуже, – отозвался тот. – Отец посмотрел на нас и сказал: «Только выродки поднимают руку на родную кровь, и только выродки ее проливают». И ушел. А мы тогда друг другу поклялись, что никогда больше драться не будем. И не дрались, кстати.

Ксандер, который за эти три месяца и ссоры-то между ними не видел, легко мог в это поверить, и так и сказал. Адриано только нетерпеливо махнул рукой.

– Я не о том. Сандер, я тысячу раз обжигался, бывало так, что до волдырей, но у меня нет ни одного шрама от огня. А у тебя – ну, я видел, что уж там. И подумал – это каким же должен быть огонь, чтобы такое осталось?

Вот уж что рассказывать Ксандер не собирался, так это – но как выяснилось, когда Адриано не стал ждать ответа, вопрос был риторический.

– Отец говорил, – продолжил венецианец, – что те шрамы, которые у нас остаются на теле, – это те, что остались на душе. И вот поэтому я и говорю, что это не по-человечески – такое делать с человеческой душой. То, что я тут ничего не делаю, хотя ты мне друг…

– Иберийцев-то мы тогда вздули, – заметил Ксандер, больше чтобы полегчало.

– Это все глупости, – мотнул головой Адриано. – Может, и нужные, и точно приятные, – он чуть улыбнулся, – но глупости. А вот тут, может быть, я слышал что-то такое, что может тебе реально помочь. Значит, я должен вспомнить что смогу.

Ксандер не мог не спросить.

– Тебе не страшно?

– У меня свои отношения со страхом, – пожал плечами венецианец. – И потом, что с того? Лучше знать, чем не знать, тут я с моим отцом и Дали согласен.

Ксандеру тут спорить было не с руки, и так они и начали сеансы воспоминаний, чему немало помогало то, что в уединении соседей по комнате никто не видел ничего странного, даже Белла, которую по понятным причинам держали в строжайшем неведении. Но память Адриано, хранившая несметное количество баек, сказок и легенд, выдавала услышанные сведения по капле, и сейчас Ксандер, в отличие от друга, был уже почти готов отчаяться.

– «Значит, мои предположения были верны», – негромко процитировал Адриано, должно быть, стараясь скопировать и интонацию: – «И чего вы добивались, принеся сюда это? Хотя нет, не отвечайте, я и так знаю. Беспомощная попытка, но хоть что-то, надо отдать вам должное».

– А тот? – подсказал Ксандер.

– А тот… он так глухо говорил… «Если вы так догадливы, то к чему этот вопрос». Черный же, ну, дон Франсиско, ему: «Вот, значит, как? Значит, все еще смешнее». И еще посмеялся. А тот, второй, так, сухо: «Все же к вопросу о Фландрии».

Ксандер весь обратился в слух: вот это было новое. Адриано же словно нарочно оттягивал – поежился, потом облизнул губы, наклонил голову, будто надеясь, что под другим углом его мозг сможет лучше работать, и наконец снова заговорил, медленно, чуть запинаясь:

– А он так… «Если вы про страну, то мы здесь не на торгу. Тем более что торговаться вам нечем. Но спасибо, что подарили мне еще одну тайну». Второй что-то прошипел – не расслышал, но что-то про вассалов. А черный: «Что такое вассалитет на самом деле, вы еще увидите». Тот ничего не сказал или если и сказал, то тихо, но черный добавил: «Ждать осталось уже недолго». И еще посмеялся. И пошел. И все. Сандер, жизнью сестры клянусь, больше не вспомню, правда!

Ксандер кивнул. Было там что-то еще или не было, но из памяти Адриано уже действительно ничего было не вытянуть.

– А того, второго, ты видел?

– Да нет же, – отмахнулся венецианец. – Говорю же, темно. Я только потом, как черный вышел, туда заглянул. Куда тот делся в душе не чаю, но никого там не было. Впрочем, света тоже не было, так что мало ли, может, еще одна дверь…

«Угораздило же тогда огненного пса Альба сидеть без единой свечи, – кисло подумал Ксандер, – даже саламандры какой не случилось, хотя, казалось бы, к проклятым огнем они должны были липнуть». Вот та тварь, с которой сеньора миловалась в башне Огня, теперь то и дело оказывалась вблизи Беллы, к восторгу последней – даже в Башню Воды приползла, шипя и отдергивая хвост от всяких струй, словно они ее жгли. Сеньора даже предложила ее приютить, но у Одили эта мысль отклика не нашла, более того, внучка Рейна отметила, что вряд ли тварюшке будет у них уютно, так что Белла скрепя сердце согласилась отложить приобретение экзотических домашних животных на следующий год.

Ксандер дипломатию Одили одобрял всемерно, благо ящерка Беллой не ограничилась: пару ночей назад он проснулся от тепла у лба и открыл глаза, чтобы увидеть, как огненная тварь заглядывает ему в лицо. Проснувшийся от его крика Адриано прогнал ящерицу, героически пожертвовав подвернувшейся под руку рубашкой. Что будет, когда на следующий год они переселятся в треклятую Башню Огня, Ксандер предпочитал даже не думать.

– Итак, милые мои ученики, рассмотрим базовый принцип построения символа для… скажем… столовой вашей башни. Символ Академии вы знаете уже безо всяких ухищрений…

Холеная рука, чье запястье охватывал широкий золотой браслет с пылающим гневным огнем огромным опалом, небрежно изменила траекторию своего дирижирования курительной палочкой, чтобы легким росчерком дыма изобразить искомое. Ксандер поймал себя на том, что наблюдает за этой манипуляцией столь же завороженно, как и остальной класс.

– Конечно, вы можете использовать простейшую формулу расчета…

Формула послушно нарисовалась в воздухе и перенеслась на стену,