Король русалочьего моря - Т. К. Лоурелл

и я тогда в хижину заглянул тоже, знаю, о чем ты подумала, Белла, и там никого больше не было!

– Н-да, история, – задумчиво отозвался Ксандер, вглядываясь в толпу.

Шансов опознать личный кошмар Адриано у него не было – даже если бы там и был какой-то удивительный голос, издалека не узнаешь, – но непроизвольное желание Одиль понимала, сама еле удерживалась от того, чтобы не оглянуться.

– Знаете, ребята, – сказала она больше Ксандеру и Белле, – может, вернемся назад? В принципе, мы же сделали все, что собирались.

– Можно, – кивнула Белла, хоть и глянула на костры с некоторым сожалением. – Кстати, успеем и…

– Вот он!

Белее салфетки, Адриано прошипел эти слова и теперь немо тыкал куда-то пальцем. Они послушно посмотрели.

– Да вот же, вот же, – настаивал он, – вон он, в плаще, только вот капюшон опустил – вон, видите, какой-то местный с лентой через плечо, видите? А рядом с ним, тот ему кланяется, видите, в плаще!

Одиль наконец увидела: действительно, лысеющий полненький ибериец торопливо кланялся и что-то почтительно говорил высокому человеку, чью жилистую худобу не мог до конца скрыть даже черный плащ. Этот второй слушал его явно вполуха, только махнул небрежно рукой. К ним он стоял вполоборота, и Одиль невольно залюбовалась его профилем: тонким орлиным носом и рисунком высоких скул, под которыми запали глубокие тени. Впору было принять его за инквизитора былых времен, непреклонного и бесстрастного.

Она оторвалась от этого зрелища, чтобы посмотреть на своих спутников и удостовериться, что они его тоже видят. Видели. Ксандер и Белла смотрели на него оба и как смотрели! Белла приоткрыла рот, Ксандер же нахмурился, и зрачки стали такими широкими, что и его серо-голубые, как северное море, глаза сейчас можно было принять за иберийски-черные.

Одиль откашлялась. Как по команде, они переглянулись и перевели глаза на нее.

– Это мой дядя Франко, – выдохнула Белла.

Глава 8

Загадки ноября

– Что он все-таки сказал, Адриано? Вспомни, это важно!

– Да понимаю я, – махнул рукой венецианец, устраиваясь на подоконнике поудобнее.

Вот ведь была привычка у брата и сестры! Правда, у Одили и это получалось на редкость изящно и при этом естественно, как будто людям от рождения полагается сидеть именно на подоконниках и именно по-турецки, и будто сидеть так часами – самое плевое дело. А вот Адриано вечно как-то растопыривался, но тоже так, что сразу было ясно любому смотрящему: парню хорошо и удобно, даже если он на голове стоит.

Сейчас Адриано на голове не стоял, да и вообще принял позу для него даже приличную: сел на подоконник верхом, высунув одну ногу наружу, и закрыл глаза – должно быть, для наилучшей стимуляции памяти.

– Так… Вот я сажусь у окна. Там еще дуло, ветер в листьях шелестел, я подумал еще, что слишком громко, не услышу. И тут он заговорил.

На этом Адриано даже зажмурился для пущего эффекта, словно веками надеялся либо выдавить нужное из памяти, либо отгородиться от всего, отвлекающего внимание.

– Странное вы выбрали место, говорит, а вот время, пожалуй, подходящее. Тот, второй, что-то совсем тихо пробормотал, я не вспомню никак, Сандер! Ты же меня уже тысячу раз пытал!

– Ничего, – подбодрил его Ксандер, как, впрочем, и в самом деле уже не раз, не два и не десять за прошедшие недели. – Дальше попробуй. Представь себе, как это выглядело.

– А никак не выглядело, там же темно было. Ну и я не рискнул заглядывать, я ж не такой идиот. Так… «Показывайте, с чем пришли»… А, нет! «Сначала показывайте, с чем пришли», вот. Потом тихо, ничего не слышно. И тут он начал смеяться.

Ксандер подавил вздох. Пока нового ничего не было.

Тогда, по возвращении, они не стали ничего припоминать, и теперь Ксандер об этом жалел; может быть, тогда, по свежим следам и вспомнилось бы больше. Но Адриано был слишком озабочен и подавлен, а когда они таки легли, метался в кошмаре и разбудил Ксандера вскриком, и допрашивать его фламандец не решился.

Проснувшись, венецианец был бледен и молчалив, пару часов вообще провел, задумчиво обтачивая какой-то деревянный брусочек – скорее машинально, потому что никаких узоров он не вырезал, а просто превратил брусочек в нечто, похожее на сосиску или огурец. Но получалось это у него ловко, ножом он, похоже, и в мирных целях владел неплохо; поигравшись так, он отложил получившуюся поделку и посмотрел на фламандца.

– Я тогда тебе не рассказал всего, – сказал он в тишину. – Я даже не уверен, что все запомнил.

– Если тебе тяжело… – начал Ксандер.

Адриано поднял руку, призывая к молчанию.

– Они упоминали Нидерланды, – сказал он спокойно и твердо. – А значит, это важно.

С этим Ксандер был согласен всем сердцем, но он помнил, в каком ужасе цеплялся за него обычно такой безрассудно отважный Адриано, и принимать предложение ему не позволяла совесть. Он приготовился снова возразить, но Адриано заговорил, едва Ксандер набрал воздух.

– Ксандер, я мало чем могу тебе тут помочь. Но это нечестно, что маги Нидерландов – рабы и слуги, когда ваша страна – символ свободы, и нечестно, что ты расплачиваешься за то, что было века назад. И сама ваша Клятва – это не по-человечески. Вот это, – он бросил выразительный взгляд на руки Ксандера, точнее, на запястья, как всегда тщательно укрытые манжетами, – не по-человечески.

– Ко всему привыкаешь, – пожал плечами фламандец.

– Знаешь, сколько у меня шрамов?

Ксандер озадаченно нахмурился.

– Много?

– Два, – сообщил Адриано и запустил пятерню в волосы так, что стало видно белесую полосу, уходящую ото лба в гущу черных волос. – Это вот первый, если что.

Ксандер кивнул – это он увидел еще в первое утро, когда сосед нырял в озеро.

– Откуда?

– Меня укусил орел.

Фламандец сморгнул.

– Это как?

– Просто, – спокойно сообщил венецианец, пальцами приводя свою гриву снова в порядок. – Мы были на Рейне, и я решил сделать крылья и прыгнуть с колокольни.

– И упал?

– Что ты, – отозвался Адриано так, будто смастерить крылья и летать было самым обычным делом. – Я все хорошо рассчитал. Махать ими было не очень, но планировать – вполне. Но про орла-то я и забыл – ловчего отцовского беркута. Он меня увидел, решил, что я соперник, и напал.

Беркутов Ксандер видел только однажды, в амстердамском зоопарке. Огромные птицы нежились на солнце, а потом один из них потянулся, расправив крыло размером с самого Ксандера или, во всяком случае, так тому показалось. Впрочем, учитывая, что