Король русалочьего моря - Т. К. Лоурелл

– Хотя некоторые из нас и думают, что знают этих взрослых как облупленных, – поддержал Адриано.

– Ничего такого я не думаю, – буркнула Белла.

Ксандер даже ушам не поверил: это было едва не первый в его жизни случай, когда сеньора не делала вид, что она – полноправный поверенный всех тайн дома Альба.

– Я просто думаю, что кое-кто, – она мстительно глянула на Адриано, – с перепугу раздул из мухи слона.

– Вот как? – Адриано прищурился совсем как сестра.

– Именно так, – отрезала Белла. – Дядя Франко – доверенное лицо моего деда, мало ли по каким делам он путешествует, это не делает его чем-то… зловещим!

С точки зрения Ксандера дон Франсиско не нуждался ни в каких дополнительных тайнах и тайных делах, чтобы быть зловещее некуда, но это мнение он придержал при себе.

– Тогда что он делал в Академии? Ведь, насколько я видела, его с вами не было?

Бывала у Одили такая специфическая интонация – вроде спокойная и небрежная даже, без единого намека на настойчивость, но с этой интонацией она задавала самые каверзные вопросы, причем из тех, от которых вроде и отмахнешься, а потом никак не вытащишь из головы. Вот и тут так вышло: Белла ответила что-то в том духе, что и в школе дон Франсиско мог оказаться и по такому делу, что не их ума, а Одиль кивнула, будто больше объяснения быть не могло, но тем же вечером, после ужина, стоило Ксандеру в кои-то веки остаться одному в их комнате, как сеньора постучалась в дверь.

Мысленно ругнувшись, Ксандер, который уже привык к тому, что сеньора в этот час оставляет его обычно в покое, слава Одили, Алехандре и прочим, и потому договорился с Катлиной и клубом, пользуясь ранними сумерками, нетерпеливо смотрел, как Белла кружит по комнате, трогая то попавшуюся под руку книгу, то струны покинутой Адриано гитары, и говоря о каких-то пустяках, и ждал, когда она перейдет к делу.

– Принц, – наконец сказала она, – ты тоже думаешь, что дядя Франко – черный человек?

– Адриано тот еще выдумщик, сеньора, – пожал плечами он. – Но вы же знаете, он выдумывает и забывает. Не в его привычках изобрести что-то такое, чтобы потом три месяца переживать. И потом, сложно так придумать голос, чтобы потом узнавать его вживую.

– Ничего такого страшного в голосе у дяди Франко нет.

У Ксандера на этот счет было опять же особое мнение.

– Адриано могло показаться и иначе, – сказал он как мог нейтрально. – Я бы не сказал, что Лабиринт сильно располагает…

– Да-да… но я не о том. Я про ту ночь. В деревне.

– Сеньора, это в Лабиринте увидеть дона Франсиско было странно. А в Иберии, тем более там, где ваш родовой замок и усыпальница, и в такой день… – он пожал плечами, надеясь, что это выглядело небрежно. – И потом, вы правы, у него могли быть там дела.

Глаза Беллы сверкнули.

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду!

Он знал и не только потому, что вспомнил Адриано, и из чего он сеньоре рассказал далеко не все, разве что вот про артефакты. Но и он, и она помнили и кое-что другое.

– Мне не нравится то, что происходит, отец.

Тем вечером последнего лета перед Академией Белла настояла, что хочет после ужина выбраться в деревню, бросив вызов железным порядкам дома в пользу ясного, ласкового после дневной жары неба и прозрачно-чистого воздуха. И вот сейчас, в час, когда она и Ксандер по всем правилам должны были уже, если не спать, то точно не бродить по замку, они пробирались в апартаменты Беллы тихонько, благо шелковые ковры скрадывали звук шагов. Голос дона Луиса, доносившийся из-за открытой, залитой светом двери кабинета, мимо которого, как на горе, лежал их путь, остановил их на месте.

– Луис, – ответил голос дона Фернандо, строгий, но усталый, – уже все решено.

– Решено? – в голосе дона Луиса прорвался обычно несвойственный ему гнев. – Отец, посмотри по сторонам! В нашей стране, нашей, в Иберии который год льется кровь…

– Вилланов, – отрезал старый герцог.

– Наших соотечественников, – в тон ему отозвался дон Луис. – А Герника? И мы, мы этому помогаем?!

До слуха Ксандера донесся резкий хлопок, как будто кто-то со всей силы треснул раскрытой ладонью по столу. Он глянул на Беллу, а она, тоже это услышав, закусила губу и стала тихонько продвигаться вперед, шажок за осторожным шажком, пока не прижалась плечом почти что к косяку.

– А ты предпочел бы, чтобы судьбы страны решали какие-то голодранцы? Ты, первый из грандов Иберии?

– Нет, но не такой ценой!

– Луис, – голос герцога стал грозным, и Ксандер мог легко себе представить, как сошлись его брови в эту минуту, – ты мой старший сын и наследник, но в нашем роду все еще решаю я, а в Иберии – кортесы. Цена высока, но это наименьшее из зол. И да, все решено. Я, точнее мы, поддержим Франко. Он предлагает наилучший путь.

– Как бы нам об этом не пожалеть, отец. Остмарк уже пожалел!

Белла, воспользовавшись тем, что от старого герцога, должно быть, сидевшего за столом, дверной проем прочно закрывала спина стоящего дона Луиса, быстро перебежала по другую сторону двери и нетерпеливо махнула Ксандеру. Он собрался совершить тот же маневр, но стоило ему сделать шаг мимо порога, и на него дохнуло жаром.

Дон Луис не просто стоял – он наклонился вперед, опираясь обеими широко расставленными руками на стол, и сейчас эти руки были объяты пламенем. Огонь с готовностью перекинулся и на дерево, и на бархатные рукава камзола, а до ноздрей Ксандера долетел характерный, давно знакомый и давно ненавидимый запах.

– Возьми себя в руки, Луис!

Самым умным и практичным для Ксандера было бы отступить от двери и бежать, утащив сеньору за собой, чтобы та не вскрикнула или, чего хуже, не попыталась вмешаться, выдав их с головой. Но за ту долю секунды, что им владел парализующий ужас огня, успело случиться непоправимое: герцог встал, дон Луис отшатнулся от стола, беспомощно глядя на свои пламенеющие руки, а Белла уже метнулась через порог, и фламандец почувствовал на себе властный взгляд дона Фернандо и отчаянный – его внучки.

– Дядя!

С отчаянием Белла вцепилась в обезумевшего от боли мужчину, но проклятое пламя сразу же заплясало на ее ладонях, как будто только и ждало этого момента, и она отпрянула, с ужасом затрясла ладонями, сбивая пламя.

Старый герцог шагнул к сыну и внучке, и