Стихотворения - Галактион Табидзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
396. «Величественной сединою…» Перевод М. Талова
Величественной сединою, Как древний великан,Над младшею своей роднею Возносится Монблан.
В венце сверкающем, прекрасный, Он солнцем осиян;Что для него обвал ужасный И грозный ураган!
Не такова ль и книга эта, Обнявшая весь мир?А имя вечное поэта — Шекспир!
<1940>397. «Так воин из ножей…» Перевод О. Ивинской
Так воин из ноженВдруг выхватит шашку,Блеснет она молниейВ белом огне.Так мост через Сену,Лежащий врастяжку,С размаху встает,Напророчивши мне,Что в Лувре я вновь Рафаэля увижу,Что я с Веронезе знакомство сведу.И мир мне покажется лучше и ближе,Уже не в горячке,Уже не в бреду.
<1940>398. «Поверь, не выручит гений…» Перевод Г. Маргвелашвили
Поверь, не выручит генийИ нервная пальцев дрожь,Если, во власти сомнений,Не ставишь ты жизнь ни в грош.
Лишь потому, что прекрасен,Чувствителен и учен,Не будешь ты впредь ПарнасомПригрет и усыновлен.
<1940>399. Исключение. Перевод В. Леоновича
Сердца падающие ударыБудто реже и тяжелей.Опустелые парки, бульвары,Лунный сумрак в пролетах аллей.
И родною, и призрачной быльюТы являешься из-за кулис.Будто сонные белые крылья —Руки всплыли, переплелись —
Опадают в немой укоризне.Светом пепельным вся залита —Ты исполнена трепетной жизниИ тоске никакой не чета!
Ах, Сен-Санс, безотчетная юностьТем прекрасней стократ — и онаЭтот свет, эту горькую лунностьНе поймет — и понять не должна.
И благое неведенье танцаТак неведенью слова сродни!Я стихи понимать не пытался —И меня не убили они…
Протанцует и рученьки сложит, —Счастья слезы заставит пролить —Но не сможет, вовеки не сможетСмертной муки моей разделить.
И моя суеверная робостьПодает мне решительный знак,Что и мне эту узкую пропастьПерейти невозможно никак.
Наша юность — железная скудость.Наша радость пошла с молотка,И расплата за позднюю мудростьНескончаема и велика.
Где же радость? Убийца! Разиня!Или нет? Я ошибся? Я прав?Выбегает, — ах, солнышко, Мзия! —Ножкой розовою смерть поправ.
<1940>400. Встреча. Перевод И. Дадашидзе
И нет уже той рощи над рекой,Тех вязов возле медленного брода,Опять утратам счет ведет природаИ зыбкий воздух просквожен тоской.
Всё заново… И надо привыкать,Что плеск реки, и свет звезды над логом,И жар земли, и неба благодатьОпять с душой сроднились понемногу.
Чтоб вновь услышать в шелесте волныТот голос сквозь невнятицу разлуки:«Ударьте в бубен, Грузии сыны,Пусть прежних песен не смолкают звуки!»
<1940>401. Песня Ильи. Перевод А. Патарая
Помню: подстреленным туромСумерки пали средь нивИ под дымящимся дулом,Сердце тоской опалив,День отмерцал. УпорхнулаЮность моя из гнезда.Замерла песня. УснулоСердце Ильи навсегда…
Давит на грудь из былогоКамнем тяжелым тоска.Жаждало братского зоваСердце Ильи, и рукаСмело чеканила словоПравды: любая строка —Крепче щита дорогого,Тверже любого клинка.
Даже под тяжестью скорбиНе пошатнулся поэт.Мощной спины он не сгорбилВ пору гоненья и бед.Мысли его не туманилБлеск золотых эполет,Пел он стране АмираниПесню борьбы и побед.
Помню: бескрайнее море —Всё в переливах парчи.Плеску прибойному вторя,Песня звучала в ночи.Слушал я — СараджишвилиПел на морском берегу.Свято я звон этой лирыВ сердце своем берегу.Звуки над морем роилисьИ замирали вдали —С недругом родины билисьГневные строки Ильи.
Грудью встречающий бури,Вечно любимый, родной,Дуб-исполин в ЦицамуриВновь шелестит надо мной.Молнией был он расколот,Но уцелевший ростокВырос, и ныне он молод,Зелен, могуч и высок!
Пусть в тишине пантеонаТемный надгробный гранитСтражем немым и бессоннымЧерную дату хранит…С нами певец непреклонный,Нами он поднят на щит,Дед, сединой убеленный,С внуком своим говорит.
Нет, затеряться не можетЖемчуг в дорожной пыли.Всеми наречьями множитРодина песню Ильи.Струи вливаются в реку,В гимн обновленной земли —Песня любви к человеку —Вещая песня Ильи.
1940402. Руставели в Париже. Перевод Б. Резникова
Пылает этот год в душе моейНеутомимым пламенем свершений.Он строже, горячей и дерзновеннейДругих — и даже как бы чуть длинней.
Год этот для меня венец и цветВремен. И главная его примета —Шум семисот пятидесяти лет,Звучащий в звонком имени поэта.
Его портрет, знакомый и привычный,И здесь у друга моего висит.Каких чудес он только не таит,Париж, такой холодный и скептичный!
1940403. Как листья с дерева. Перевод В. Леоновича
Листва опадает, становятся годы землею,И память устала ходить по безвестной дороге.Но ты поклялась — и во сне говорила со мною,Туманно и близко стояла на этом пороге:
«Не высохнут лучшие слезы, запомни: мы были —Мы умерли вместе… Но небо не станет землеюИ вера пребудет, а сердце не вынесет боли…»— «Не вынесет», — я повторяю вослед за тобою.
Приходишь всё реже — и я не узнаю подножья,Куда принести поминальные розы и лилии, —И замкнуты губы мои, оскверненные ложью.Печальная правда, блаженная память: мы были!
1940404. Родина, жизнь моя! Перевод Н. Чхеидзе
Родина любимая! С гордостью открытойМы к тебе любовью воедино слиты.
Родина, ты жизнь моя! Знал я, что жестокийВраг с тебя не сводит пристального ока.
Было время солнцу светом дня пролиться —Алая над миром дрогнула зарница.
Сладко спали дети, ветерок скользящийВорошил туманы среди горной чащи,
Где ходил с улыбкой лесоруб прилежный,Утопали реки в зеленях прибрежных.
В час зари весенней мы не ждали грома,И стоял над лесом птичий свист и гомон.
Вдруг умолкли в мире ветра вздох и трелиИ упали птицы, крылья почернели.
С силой бури грянул от валов и трещинВ огненном затишье крыльев шум зловещий.
Было время солнцу светом дня пролиться —Бомбометов орды встали над границей,
Чтоб пройти посевы и дороги наши,Города и села, что друг друга краше.
Но врагу, что рвется в наступленье яром,Мы двойным ответим громовым ударом.
24 июня 1941405. У Черного моря. Перевод К. Арсеневой
