Царская тень - Мааза Менгисте

к плечу Фучелли, ее губы чуть искривляются, не обнажая зубов. Полковник стоит напряженно, его согнутая в локте рука словно перила для ее хрупкой ладони. Этторе наводит на резкость, подстраивает диафрагму к свету, но все равно знает, что женщина слишком ярка для простой фотографии. Она больше подходит для картины маслом на самом большом холсте.

На счет три, говорит Этторе. Он считает вслух, и когда он уже готов нажать на кнопку, Фучелли меняет выражение лица — улыбка исчезает, появляется строгий взгляд с прищуром. И уже сделав снимок, Этторе переводит взгляд с камеры на Фифи и видит легкое выражение недовольства на ее губах. Теперь она серьезна, даже рассержена.

Что происходит? спрашивает она. Кто это? Она смотрит на Ибрагима и других ascari, потом на Фучелли. Потом она поворачивается к пленнику. Ее рука взлетает к сердцу, потом ко лбу.

Фучелли наклоняет голову набок. Ты приехала одна?

Они обмениваются продолжительными взглядами. Это вызов, думает Этторе, возможно, испытание со стороны Фучелли. Фифи смотрит на свое платье, разглаживает юбку. Она с трудом восстанавливает самообладание.

Моя горничная в грузовике, говорит Фифи. Она машет camionista, и тот подходит к заднему борту грузовика, чтобы выпустить женщину.

Горничная Фифи — ее полная противоположность. Она коренастая, у нее маленькая круглая голова, повязанная шарфом. Она не без труда выбирается из кузова, потом поворачивается, при виде дерева отшатывается назад. Она раскачивается из стороны в сторону, и от этого движения колеблется длинная юбка ее платья: сначала уплощается, потом раздувается на ее дородной фигуре. Руки горничной висят по бокам, у ног стоит сумка из мешковины. Она кивает, но не может оторвать глаз от тела.

Она откуда? Фучелли подозрительно разглядывает женщину.

Я недавно нашла ее на рынке. Фифи подходит к женщине, берет ее под руку. Потом подводит пальцы ей под подбородок, чтобы отвлечь ее внимание от дерева. Ее жесты мягкие, ласковые. Она прекрасная повариха, говорит Фифи, подводя женщину к Фучелли. Ты ведь хочешь, чтобы я осталась у вас, а я не могу каждый день есть макароны.

Итальянский Фифи идеален, почти без малейшего африканского акцента. И говорит она на нем с удивительной легкостью. Горничная смотрит на Фучелли, но ее взгляд постоянно возвращается к дереву.

Скажи ей, пусть смотрит на него сколько хочет, тихо говорит Фучелли. А на тот случай, если у нее в голове есть какие-нибудь идеи, скажи ей, что так я поступаю со шпионами.

Она просто крестьянка, старая рабыня, говорит Фифи.

Их всех обучают, кем бы они ни были, говорит Фучелли. Крестьяне, рабы, фермеры, знать, шлюхи. У него на лице появляется жестокая улыбка. Я приказал поставить тебе отдельную палатку. Она будет не с тобой, ей я поставлю другую.

Потом они поворачиваются в сторону палатки полковника, служанка идет в нескольких шагах позади них, она время от времени поворачивается, чтоб посмотреть на мертвое тело и на ascari.

Поднимается слабый ветерок, закручивает пыльные вихри вокруг ног Этторе. Прохлада сгущается в воздухе. Еще час-другой, и начнет подкрадываться темнота, а у эфиопов появится возможность отомстить.

Глава 7

Пленник висит там весь день, а когда солнце закатывается за горизонт, легкий ветерок принимается гулко стонать на холмах. Этторе нащупывает нож, вставляет в камеру новую катушку с пленкой. Фучелли приказал ему заснять дерево на фоне изменяющегося света и заверил его в полной безопасности. На дороге у подножья холма усилено охранение. Дополнительные часовые стоят на постах, наблюдают — не готовит ли враг в каком-нибудь месте атаку. Не считая восьмерых человек у дерева, в нескольких шагах от него расположились в качестве подкрепления еще четверо. Этторе опирается о бревно, которое притащил от кострища, и скрещивает ноги. Ландшафт пульсирует красками умирающего дня. У него в кармане лежит аккуратно сложенный лист бумаги, подготовленный для письма родителям, которое он собирается написать, когда для фотографирования станет слишком темно. Он попытается, не нарвавшись при этом на цензуру, расспросить о том, как идут дела дома. Не все письма проверяются, но немалое количество попадает на стол цензора. Он должен найти способ спросить, правда ли, что отец может потерять работу, есть ли у них проблемы с подтверждением их итальянского происхождения, правда ли, что перепись собирается пересчитать всех евреев, живущих в Италии. И, мама, хочет написать он, как быть, если мы никогда не были религиозными людьми, если мы с папой верим только в то, что видим своими глазами?

Он работает, пока позволяет свет. Дерево он использует в качестве задника. Он смещается, чтобы выделить висящее тело, потом замыливает его за резкими очертаниями каски, поставленной на камень в виде реквизита. Он подходит так близко к телу, что в фокусе остаются только мертвые руки. Потом он делает фотографию, на которой в центре внимания мозолистые ступни босых ног. По мере работы его состояние меняется с неловкости и нежелания на тихую убежденную уверенность: это лучшие из фотографий, какие он когда-либо снимал. Он ни минуты не сомневается в этом, и на миг этого знания ему достаточно, чтобы не замечать охранение: солдаты смотрят в его сторону, озадаченные его дотошными действиями. Позднее яркая луна позволит ему завершить еще одну серию фотографий.

Из этого состояния забытья его выводит полковник Фучелли, который, поднимаясь по короткому склону, закуривает сигарету. Полковник делает глубокую затяжку, а потом выпускает воздух с длинной нитью дыма. Он машет.

Ты это видел? Полковник Фучелли достает из кармана сложенную телеграмму. Они пытаются разделять итальянцев и местных даже за пределами крупных городов? Это что — мы не сможем жить с нашими женщинами в горах? Я не смогу совокупиться с местной женщиной под страхом тюрьмы? Он смеется. Пусть только попробуют. Фучелли смотрит на него и кивает, когда Этторе поднимается на ноги.

Я что-то слышал об этом, синьор, говорит Этторе. Он стряхивает землю с формы. Эта новость пришла из Асмары, слух, подтвержденный водителями грузовиков. В Массаву прибывает пароход, полный итальянских проституток. А еще было сообщение о грядущем увольнении из университетов профессоров-евреев и офицеров-евреев из армии, этот декрет объявляет вне закона всех иностранцев, ищущих итальянского гражданства, запрещает евреям появляться в общественных садах, на пляжах.

Новости из Италии тоже дурные, добавляет Этторе. Потом замолкает.

Фучелли смотрит в папку. Как только страна начинает строить империю, ей нужно определить, кто есть кто. Полковник разглядывает его так долго, что Этторе становится не по себе. Ты не причащался у священника, когда он приезжал, говорит полковник.

Не причащался, синьор.

Ты не ходишь