Карьера - Александр Николаевич Мишарин

лежала незнакомая девчонка, черненькая, хитренькая… Явился Андриан и увез его пить пиво в «Пльзень»!

Была осень! Пустынно… Ветер трепал оторванную парусину тента, и пиво было холодное, обжигающее горло. Совершенно не помогавшее с похмелья… Карманов сбегал за водкой, разлил в принесенные заспанным официантом стаканы. И понеслось! Все сначала…

Кирилл чувствовал «паралич воли»… Даже освобождение! Словно ему, наконец можно было нестись, бог знает куда… Не оглядываясь ни на что и ни на кого… А вообще-то ему ничего «не желалось»… Он просто чувствовал какое-то отупение!

Андриан был тогда тише, скромнее… Даже застенчивее. Рассказывал что-то детское про тюрьму, где он якобы отсидел два года. Но этому не верилось… Хотя вообще-то все было безразлично. Потом Карманов предложил сейчас же, сию минуту, полететь в Одессу… На какой-то теплоход, где его друг капитаном. «Все свои ребята будут!..»

И снова какие-то полузнаменитые фамилии… Обязательно какие-то романтические истории. Тот — непризнанный сын того-то… Тот болен раком, но никто в Москве об этом не знает… А он по-прежнему спит с девками и бьет морду фрайерам… Третий — гениальный кинорежиссер… А четвертый — правая рука «Самого»!

«Подожди, подожди… Сам увидишь!»

Когда месяца через полтора они с Андрианом все-таки уехали в Одессу, то Корсаков с удивлением понял, что некоторая правда была в кармановских рассказах… Был и капитан роскошного теплохода… Были и «полузнаменитости»… Было и задиристое, чуть скрашенное иронией, первенство Андриана.

И ведь, действительно, это были все небездарные и не так уж молодые люди! У большинства были уже семьи! Дети! Вполне заметное положение?!

Что же это все вместе было?

«Прощание с молодостью? Запоздалое и никогда ранее невозможное для них гусарство?!»

Ночное море… Шампанское… Женщины… «Ночные разговоры о судьбах России! Маленький кураж обреченных? Обреченных (не на смерть!) — на обыденность?!»

«С нами бог, и только поэтому мы русские!» — запомнилась Корсакову нередко повторяемая тогда кармановская фраза. «Почему именно русские? И почему — только с нами бог?» Это было непонятно… Среди них были и армяне, и евреи… И даже дагестанец!

«Если с нами бог, то нам все позволено? Так, что ли?» — спросил он как-то Андриана.

— О чем ты… Что я Сурену дал по морде? — спросил насторожившийся Карманов.

— Хотя бы… И это тоже! — ответил Кирилл, находясь по-прежнему в отупелой, неторопливой задумчивости.

— Прогони Вальку… Часам к трем! Я зайду. Поговорим, — ответил Андриан тоном приказа. — Давно пора…

Корсаков ушел в тот вечер к себе один. Долго смотрел в ванной на свое помятое, постаревшее… «Подешевевшее» лицо!

— Зачем я здесь? — спросил он сам себя, вглядываясь в зеркало. — Ведь — «зачем-то?!»

Когда пришел Андриан и начал, запинаясь, говорить, чтобы Кирилл не беспокоился насчет просроченного отпуска… Что Коля поговорит с его начальством и это будет даже лучше… Все поймут, с кем он водит дружбу… Корсаков, пропуская все его речи мимо ушей, внимательно смотрел на него.

Он неожиданно поразился, как же некрасив… его странный товарищ?! Какое-то квадратное, деформированное лицо… Приплюснутый нос, тонкие губы.

— Сними! Пожалуйста, очки… — неожиданно попросил он Андриана. Тот, споткнувшись на полуслове, нехотя, насторожившись, подчинился.

Когда Кирилл увидел его маленькие, иссиня-стальные, прищуренные от непривычного света глаза, то его поразила… Их растерянная беззащитность!

«Почти мольба о снисхождении. Даже детскость…»

— Ну?! Налюбовался? — резко, даже зло, спросил Карманов. — Снова надел свои заграничные, пижонские «окуляры». — Не нравишься ты мне что-то последнее время?!

Его тон был снова задирист.

— Это не входит в мою задачу — нравиться тебе! — спокойно ответил Корсаков и откинулся на подушку. Ему стало неожиданно легко, покойно… Так бывало в детстве, когда непонятное и пугающее само собой разрешалось, уходило в прошлое.

— К тебе… Что? Плохо относятся? — с нарастающим раздражением спросил Андриан. Вынул из кармана большой перочинный нож, который носил на длинной серебряной цепи.

— При чем тут это? — ответил, улыбнувшись, Кирилл.

— А чего ты… Разулыбался? — уже откровенно злился Карманов. — Ты что думаешь — никто не видит? Как ты на всех нас смотришь?

— Как?

— Как сын миллионера — на уличную голытьбу? Что ты про себя понимаешь? А? Ну, скажи? — почти требовал Андриан. — Ты… Не жалей меня! «Снизойди!» Или думаешь… Что если платишь мне… В своей конторе! Какие-то гроши? То можешь…

— Перестань! — тихо сказал Корсаков и повернулся к нему. — Или это… Очень жестокие игры взрослых мальчишек? Или хуже…

— Что? Хуже? — насторожился Карманов.

— Самообман! — так же тихо и спокойно ответил Корсаков. — О чем вы все время твердите?

— Не вы, а мы… — подчеркнул Андриан.

— Пусть! Мы… — не сразу, но согласился Кирилл.

А ведь, действительно, и он тоже горячился в этих спорах. Что-то доказывал, что-то и его брало за душу…

— Мы здесь… На этом пароходе… Среди всего этого бедлама… Пытаемся изобразить какую-то касту. Кружок! Декабристов, что ли?! Нас якобы связывают узы великой мужской дружбы?! Ради нее мы якобы готовы умереть… А что на самом деле?! Полупьяный мальчишник?! С девками! Причем тут «Россия»?! Какая «Россия»!

— У нас… Хоть это есть! Есть люди, которым я верю… До конца! Которые не продадут! Мало тебе?

— Продадут! — неожиданно печально сказал Корсаков. — И ты — это сам знаешь!

Андриан не ответил. Только тяжелее стало его дыхание.

— «Коза ностра» в переводе значит «наш?»

— Знаю! — огрызнулся Карманов.

— Какая-то пародия… На «коза ностру»? Только вместо пули — оплеуха Сурену. — Кирилл замолчал. — Наверно, тебе надо было родиться в другое время.

— Не говори пошлостей!

— Извини! Действительно — трюизм, пошлость… Все-таки ты чего-то добился. «Товарищество»… И даже какой-то устав есть?! «Быть настоящим мужчиной! Хлебать водку стаканами! И иметь железные кулаки!» Только не понимаю…

— Чего?

— Зачем я-то… Тебе понадобился?

Корсаков посмотрел на него. Понял. И замолк.

Он вдруг ясно ощутил, что его маленькая каюта — с полированным деревом, уютным светом, — что она движется. Несется… Парит в безбрежности ночи… Воды, звезд… Словно она где-то на другой, обратной половине земли. Где нет солнца и света… Где все условно и все против человека! Так же, как в конечном смысле против человека было