Карьера - Александр Николаевич Мишарин

— Зачем? — тихо, непроизвольно, спросил Корсаков. — Только… Зачем же… Отца-то?

«Но ведь не только отца?» — понял Кирилл Александрович.

— Это… Не по-человечески! — услышал Кирилл свой собственный, глухой голос.

Он не понимал, как он оказался у двери.

— Я еду… туда!

Он быстро взялся за ручку тяжелой двери. Почувствовал, что она не открывается, а когда хотел дернуть изо всех сил второй раз, рядом с ним уже стоял непроницаемый, собранный, недобрый Карманов.

— Мы — не договорили! Самих пленок, как таковых, нет! Хотя бы по нашим данным.

Он взял Корсакова за плечо, и они стояли несколько мгновений на месте. Андриан не мог сдвинуть Кирилла. А он не хотел возвращаться.

— Да пойми ты! Дурак! — вдруг услышал Корсаков снова громом раскатившийся по кабинету властный голос Манакова. — Единственное… чем ты можешь оправдаться — это своим письмом. На имя Самого! Только там… На том уровне! Еще можно тебя спасти! Хотя бы привлечь к тебе внимание. Атаковать! А не оправдываться…

Анатолий Петрович махнул рукой: «Ну, сколько вас, «салаг», можно учить?!»

Он движением пальца, почти брезгливо, подозвал Корсакова. И тот неожиданно-послушно вернулся к столу.

— На тебя… сфабриковано… «Дело»! Завтра — никто за него гроша ломаного не даст! Только тебя уже здесь — не будет! А сегодня… Оно прекрасно сработает! На пользу того же Нахабина! А ты что?! К папеньке? Слезы лить? Оправдываться?

Манаков резко поднялся.

— В штыки надо! — Он отвернулся. Потом снова коротко посмотрел на Корсакова и добавил чуть тише: — А старик твой… Привет ему передавай!

«При чем тут привет? Какой привет?» — мелькнуло в голове Кирилла.

— Пора работать! — услышал он за своей спиной кармановский голос. — Так будет… Всем лучше!

Андриан подошел к незаметной в стене двери и распахнул ее. Корсаков посмотрел на него… Потом на Манакова.

— А что? Тот выход закрыт? — неожиданно тихим, усталым голосом спросил Кирилл Александрович, кивая на центральную дверь кабинета.

— В некотором роде, — без юмора ответил Карманов.

Корсаков несколько мгновений стоял посреди кабинета, собираясь с мыслями. Потом кивнул головой, словно решился на что-то. Повернувшись к Манакову… Потом к Андриану, сказал — отчетливо и спокойно:

— Ну, что ж! Когда-нибудь… Но вы все! Ответите мне за это!

14

«К черту! Он не будет ни в чем оправдываться! Ничего доказывать! Он не будет играть на руку кому-либо из них! Никому!»

Корсаков упал в мягкое кресло и вытянул ноги.

Комната для отдыха была небольшая, обычная… Телевизор, холодильник, мягкая мебель. Незаметная дверь, очевидно, в ванную комнату. Окон не было — вот это бросилось в глаза. Кирилл почувствовал себя замурованным в этой мягкой, скрытой, душной клетушке!

«Вон, даже щегольские шлепанцы под тахтой… И томик стихов!»

У него не было сил сопротивляться. Да и как?

Как? Действительно, написать эту докладную?! А где гарантия, что она не будет направлена против него самого? Слово Манакова? Андриана! О! Уж его-то он знает!

Племянника хотя бы! Андриана…

«Были ли они тогда… друзьями? Давно! Теперь уже больше двадцати лет назад… Кирилл только начинал «карьеру», работал в отделе информации. Андриан то ли учился в аспирантуре, то ли был «свободным художником»… Появлялся раза два в месяц с аккуратно, но «деревянно» сделанными переводами. Скромный, молчаливый… В таких же теневых очках… Лицо боксера, тяжелая хватка во взгляде… В литых плечах, в осторожных, неторопливых движениях… Оставалось ощущение чего-то животного. Будто он только ждет момента для прыжка. Момента, чтобы броситься на тебя и схватить «мертвой хваткой»… И еще было что-то «приблатненное» во всем его облике… Возник даже какой-то слух, что он — краем — задел «срок». Что дядя (а тогда Манаков был уже фигура!) — вмешался, спас, пригрел Карманова. Андриан не протестовал, когда его спрашивали об этом. Спрашивали, живет ли он в доме Манакова? Андриан не отвечал впрямую, но давал понять, что в манаковском доме ему открыто многое… Его скромность, сдержанность, многозначительность очень хорошо вписывались в образ приближенного, но знающего свое место молодого, начинающего человека «нового» времени… Он любил рассказывать, как живет по нескольку месяцев в деревне, на Псковщине, где купил дом… Любил рассказывать о мужиках — своих тамошних соседях… Об их глупости, поверьях… Писал темные, с длинными периодами, под Толстого, небесталанные рассказы о деревенском идиотизме… О «постене» — мужицком дьяволе, домовом, лешем… Карманов то начинал курить трубку, то бросал вообще курево… Приходил в их «контору» в полуспортивном одеянии… «Хорошо поработал с утра на ринге! Поразмялся…» И как-то недобро смеялся… Иногда бокс менял теннис или плавание.

Недоговаривал, умалчивал, намекал… И все с чуть презрительным, испытующим прищуром! Недобро… Вызывал интерес!

«Когда же Кирилл сблизился с ним? После чего?»

Да, кажется, это было в тот день, когда всей молодой, шалопайской, «отдельской» компанией заскочили куда-то выпить после гонорара… Андриан получил что-то немало — скопилось за несколько месяцев его сидения в деревне… Сначала пили в гостиничном буфете, в «Центральном», на улице Горького… Потом заскочили в Домжур… Поехали еще куда-то, за ВДНХ… В обычную двухкомнатную квартиру с запахом детей и большой, женской, без мужчин, семьи… Туда приезжали и приезжали люди… Андриан вызывал их по телефону тихим, властным, презрительным голосом… И они, как подчиненные, безропотно ахали, пили, хватали девок… Все приятели Андриана были хоть и небольшие, но знаменитости… тренеры, кинорежиссеры, доктора наук… (кто-то даже работал в ЦК! Кто-то пять лет до этого был в Америке спецкором).

Кирилл заметил, что они действительно были покорны этому приблатненному, какому-то самозваному, Андриану… Чем больше тот пил, тем злее и презрительнее становился его взгляд.

Кирилл, уже сам пьяный, раздраженный, «не в своей тарелке», хотел было возмутиться… Но кто-то положил ему руку на плечо… И это бы не остановило Корсакова… Не остановило бы и то, что он один среди чужих… Но он уже понимал, что актриса, с которой он ушел в другую комнату, его, Карманова, женщина. И что все вокруг знают это… Они без него разберутся!

Кирилл тогда выпил стакан водки, отключился… На утро проснулся в незнакомой, запущенной комнате где-то за Абельмановской… Рядом с ним