Карьера - Александр Николаевич Мишарин

Поймав его взгляд, Анатолий Петрович Манаков положил раскрытую пятерню на папку с матерчатой биркой вверху.

— Смотри! Какой глазастый! — усмехнулся Анатолий Петрович. — Сразу быка за рога… Так сказать? Ничего от него… Не спрячешь!

Он метнул в Кирилла Александровича свой дерзкий, молодой взгляд, но сдержался.

— Пора! Так сказать… Кончать с неясностями! Дорогой мой Кирилл Александрович! — Манаков выпрямился за столом. Его руки сжались в кулаки и плотно припечатались к зеленому сукну стола.

— Вы что хотите? Чтобы мы сегодня вечером нашим гостям брякнули — у вас…

— В Карсьене… — так же тихо и так же бесстрастно подсказал Карманов.

— Чтобы мы им брякнули… Что у вас в Карсьене! Атомное оружие готовится? А мы все… Так сказать! Прохлопали?! Договор о нераспространении подписываем? Обязательства на себя берем? — Его голос гремел по кабинету непроизвольно, словно независимо от своего хозяина. — Что мы, значит… Ушами здесь хлопаем? Мы вот с ним? А ты тут нашелся…

Он ткнул бледным, жестким пальцем в сторону Корсакова.

— Нашелся! «Радетель»! Открыл нам глаза… Я тебе такое тут устрою! За дезертирство! Хочешь партию… «Самого»? Вокруг пальца? Обвести?! Выслужиться! Руководитель страны — «слепой»! И мы — все! А он, значит — тоже! Один ты — зрячий?!

Манаков встал. Коротким, неожиданно сильным жестом отбросил тяжелое кресло и встал. Грохнул кулаком по столу.

— Ты мне не только партийный билет здесь выложишь! Я тебя… Туда, куда «Макар телят не гонял»!

Корсаков смотрел на него и, как ни странно, не чувствовал ни страха, ни гнева, ни растерянности.

Перед ним «громыхал» очень хитрый и что-то скрывающий от него человек.

Кирилл Александрович непроизвольно отметил, что у него на шее не выбриты жесткие, курчавящиеся, седые волосы… Что руки заросли такими же колючими полуседыми кустами… Что покраснели тяжелые, черные бородавки около носа на тяжелом одутловатом лице. Что Манаков Анатолий Петрович — очень больной человек!

Кирилл перевел взгляд на Карманова, но тот снова отвел глаза. Было ясно, что его роль была впереди.

— Я… арестован? — спокойно спросил Корсаков, поднимаясь с кресла.

Манаков опешил — не столько от вопроса, сколько от корсаковского спокойствия.

Он два раза шумно перевел дыхание… Потом снова, словно ослепнув, беспомощно посмотрел на племянника. Андриан сделал шаг к столу.

— Не говори глупостей, Кирилл. — Карманов положил руку на плечо Кирилла Александровича и настойчивым, сильным движением усадил его обратно в кресло. — Просто… Анатолий Петрович хотел выяснить… Твою позицию. Сегодняшнее отношение… к твоим же словам?!

Он кивнул на копию телеграммы.

— А разве я… Когда-нибудь менял ее? — поднял на него глаза Корсаков.

— Тем лучше, — словно не замечая его иронии, продолжал Карманов. — Если и не собираешься менять…

Он коротко посмотрел на Манакова, и тот, хоть и сидел, опустив голову, почувствовал его взгляд и кивнул несколько раз головой. Кивнул отрывисто, раздраженно, торопя события.

— Тогда пройди в другую комнату. И обстоятельно. Доказательно. Конкретно! С указанием источников… Опиши все, что тебе известно — по станции в Карсьене. «По заводу обогащения урана оружейной чистоты».

Карманов обошел столик и сел напротив Кирилла. Сосредоточенным, вроде бы даже ленивым движением снял очки, Кирилл снова, после долгих лет, увидел его маленькие синевато-стальные, как хорошее лезвие, глаза.

— А если… Я не буду? — прямо в эти глаза спросил Корсаков.

Карманов не отвел взгляда, только чуть улыбнулся.

— Я рад… Что Анатолий Петрович не ошибся в тебе! — губы Карманова сложились в ироническую улыбку. — Я говорил ему, что ты не испугаешься.

— Значит? Все это… — Кирилл Александрович кивнул в сторону молчавшего Манакова.

— Слушай! Корсаков, — он, незаметно для себя, барабанил пальцами по столу. — Мне нужно доказать… Что вся эта поездка Логинова… И не только его… — он поднял голос, но «Самого» так и не назвал. — Это — безответственные акции! Блеф! Проигрыш! Что нас водят за нос! А почему? Потому, что не слушают нас… Людей, кровью, всей жизнью… Доказавших… Мир — это не лебезенье перед капитализмом… Мир — это сила нашего государства! Пропаганда социализма — это наши успехи! Лучший пропагандист — это уровень нашей жизни! Или мы докажем, на примере своей страны, что наш путь — путь идеальный… Или будем валиться им в руки. В буржуазность… В ренегаты! А они… Всегда будут вести с нами двойную игру. Как с этой твоей… Ну, в Карсьене?

Он испытующе-цепко смотрел на Корсакова… Потом снова заставил себя отдалиться, успокоиться.

— Люди приходят и уходят. А партия… остается, — уже тихо добавил Анатолий Петрович. — Я бы не открывался тебе… Если бы ты… Не был — ты! Андриан головой за тебя поручился… Цени это!

Корсаков сидел молча.

— Дело не во мне, — чуть наклонился к нему Карманов. — Дело в тебе! Кирилл…

Корсаков по-прежнему молчал.

— Ты думаешь… Это просто закулисная возня?! Нет! — неожиданно спокойно и сильно сказал Андриан. — Я могу нравиться или не нравиться тебе! Но ты — это ты! Я абсолютно! Верю твоей телеграмме… И не только я.

Он взглянул на Манакова. Тот кивнул головой.

— Есть еще люди… Но они войдут в дело с определенного момента! — Он усмехнулся. — А теперь… Ну, скажем, кое-кто перестал верить фактам… Скажем прямее — перестали их видеть! Они видят только то, что им удобно. Выгодно! Спокойно! Пусть даже это опасно для государства… Для всей нашей политики! Государство не может нормально развиваться, двигаться, если на его глазах повязка! Но эти люди… Отбрасывают все! Они докладывают наверх только то, что Сам хочет слышать! Каждый шаг объявляется историческим успехом. Каждая речь! Каждое слово… Улыбка… Фотография… Все — шаги истории! Эпохи! А на поверку?! Не просто извращение фактов… Не просто показуха…

Карманов не мог больше сидеть в кресле. Он словно ввинтился в воздух… Сделав несколько шагов по кабинету, закурил…

— На поверку? — Преступление! — раздельно и тихо проговорил Карманов. — Иногда кажется… Что каждый час! Каждая минута этих людей у власти — преступление. Каждая минута!

— Тихо, тихо… — подал голос Манаков. Но это был не страх за сказанные в его кабинете слова. Это было недовольство, скрытая угроза.

— Твой друг Нахабин… — начал было и осекся Карманов. — Ты… Знаешь? Про него и про твою дочь?

— Знаю, — тихо