Карьера - Александр Николаевич Мишарин

нужна была молодость рядом с ним! А после войны? Что я уже была? Побитая жизнью, располневшая, со щитовидкой… Вы сами видите?

Она наклонилась к нему и искренне посмеялась над своей нынешней красотой, приглашая и его сделать то же… Кирилл смотрел на нее во все глаза.

Почему он слушал ее? Она говорила о чем-то далеком от его жизни, но все в ее словах обещало что-то другое… Гораздо более важное, понятное, даже близкое ему. Что-то такое, что, может быть, объяснит… Откроет… Разрешит и его проблемы?!

— И вот… Появился Олежка! Вы понимаете, что такое после голодной, послевоенной деревни — шестикомнатная квартира в собственном — я подчеркиваю! — в собственном доме… В центре Москвы! Где живут два старика. Где на стенах работы Рокотова, Поленова. Да что там! Этюд Рафаэля! Подлинник Брейгеля! «Мужицкого»… Да, да, не удивляйтесь. Вот на это денег в нашем доме не жалели! Где драгоценная посуда…

— Я видел, — непроизвольно подтвердил Кирилл.

— …где золотые ножи в апельсинах. И вы знаете? Мальчик заболел! Он понял — есть жизнь и Жизнь! Одна жизнь, где пухнут с голода! И другая… Где… «золотые ножи в апельсинах»! Сначала мне показалось, что он возненавидел нас. Но Илья Ильич был такой искренний человек! Он был… Настолько бескорыстен!

Она засмеялась. Молодо… Удивленно…

— У него… Даже машины своей — не было! Дачи — не было!

Последние слова она выкрикнула. Но тут же снова стала серьезной, даже печальной.

— Тогда Олег еще не знал, что во время войны… А Илья Ильич много работал для фронта! Все основные его труды, премии, Звезда Героя — все он получил в те годы. Он говорил мне в эвакуации: «Я не хочу знать, что сейчас трудно с продуктами! Мне нужно работать! Мне нужны свежие мозги! Мне нужно питание! Продавай все! Ковры! Картины! «Бехштейн!» Я должен иметь черную икру… Белый хлеб… Масло… Все! Как — в мирное время! Я работаю…» О-о-о! Это была сложная натура… В каком-то смысле я счастливый человек. Вокруг меня всегда были сложные люди! Но это были личности. Илья Ильич сделал и Олега. Буквально «сделал». Своими руками! Ох, как он жалел, что Олег не стал химиком! Он бы передал ему все: кафедру, знания, связи… Он видел его продолжателем своих дел… Но! Не суждено! И так бывает… Илья Ильич умер пять лет назад. Я выполнила свой долг… Он был счастлив!

Последние слова были сказаны почти торжественным тоном.

— Но я не могла доживать свой век… Просто «доживать»! Я нужна… Олегу! Своей дочери… Своему бедному, умирающему Айзику! И в конце концов… Я нужна — сама себе!

Она посмотрела на него даже с вызовом. Но и это было у нее естественно, даже строго.

— Может быть, я рождена… Чтобы творить счастье? Творить счастливых людей? А?

Она усмехнулась сама над собой.

— А я… Не слишком заношусь?

«На этот вопрос не надо было отвечать!»

Евгения Корниловна повернулась к окну и вдруг сказала с горечью:

— Когда-то я очень дружила с вашей матерью! Да, да, Кирилл Александрович… Когда вас еще на свете не было! О, это особая история. Этой женщине было столько дано! И как мало она увидела в жизни…

Она сидела, задумавшись, и Кирилл не мог, не посмел прервать эту нелегкую, глухую задумчивость.

— Все мы… Как мухи, попавшие в янтарь, — наконец, произнесла она, вздохнув. — Так и мы попали — в… определенное время! И жестокое! И жалкое…

Она подняла глаза… В них была и тоска, и еще не покинувшая ее задумчивость.

— Но вы-то… Вы! — она уже досадовала. — Ну, что вы не видите, что вокруг творится? Какие люди? Кто — наверху, сбоку, внизу?! Это даже не те святые энтузиасты тридцатых годов! И не те, что пришли с войны… В них тоже было что-то святое! Даже еще двадцать лет назад, когда вы были мальчиками… Но все это ушло! Женщины должны, обязаны все это понимать первыми! Они живут в живой жизни! Это вы можете там… Вершить политику! У вас! У вас глобальные проблемы! «Активная позиция…» А мне нужно нанять домработницу, а я не могу ее найти?! Даже за сто рублей! За тысячу — по-старому! Чтобы что-то поставить на стол, я везде… Ну, буквально везде! Должна иметь своих людей! Мясника — на рынке… Своих девочек — в рыбном. Я должна содержать целую дворню! Починить телевизор — надо позвонить Вячеславу Алексеевичу. Сергей Сергеевич — столяр. Иван Иванович — краснодеревщик. Сусанна Хачатуровна — генеральная уборка. Даже гаишник на углу! И то у меня обедает. И что? Это я — их совращаю? Нет! Это просто такая жизнь! А вы все — просто какие-то слепцы! Ну, бог с вами, в конце концов! Вы уже что-то прожили, что-то видели в жизни! Но вы же гробите своих детей?!

— Кто? Гробит! — попытался понять Корсаков.

— Да вы! Вы, лично! Зачем вам вся эта история с какой-то телеграммой?! У вас же — семья.

— Но Галя… — попытался вставить слово Кирилл Александрович.

— Галя — девочка! Это другое дело! С ней, слава богу, кажется, все устраивается… Ноу вас же есть сын. Сын! Вы понимаете, что такое — сын?! Это продолжатель рода! Мужчина, который будет носить вашу фамилию… Знаменитую, славную фамилию! Фамилию вашего отца, деда, прапра… Вы, что, хотите, чтобы ваш род исчез? Чтобы вас топтали какие-то… Бог весть откуда взявшиеся… Подонки? Всякая рвань! И только потому, что у них высшее образование и партийный билет в кармане? А что вы скажете ему… Сыну! Потом? Самому себе, наконец? Когда его сметут, затопчут… Что, «ах, я был тогда такой принципиальный! Я отстаивал свое мнение»?! Да кому… Кому? В наших условиях! Среди этих людей нужно ваше мнение?! На что вы надеетесь?! На что? Остановить… Всю эту… Махину? Да вас, как спичку…

Кириллу показалось, что она всхлипнула.

— Я не надеюсь, но я привык… — все-таки попытался собраться с мыслями Кирилл Александрович.

— Да, да! Вы привыкли! Что вам все… Легко дается! — как приговор произнесла Евгения Корниловна, — Вы даже сами не знаете, сколько у вас врагов! Нельзя выламываться из общего строя! Да, да! Это целая наука — походить на большинство! Особенно в ваших кругах… Кому и что вы хотите доказать? Что они… все — «пустое место»? Все —