Карьера - Александр Николаевич Мишарин

почти серьезно сказал Олег Павлович Корсакову. — Как говорится… «чем бог послал»!

Не дождавшись ответа, он шел впереди по длинному, высокому коридору. В его энергичной, подобранной, как у волка (почему так показалось? — подумалось Корсакову), походке уже не было ни гаерства, ни смущения, ни показной удали… Впереди Корсакова шел уверенный в себе, худой, властный человек.

Войдя в столовую, Нахабин быстро прошел к своему креслу во главе стола. Усадил рядом с собой Галю. Она смотрела на него с ожиданием… Словно задала вопрос и ждала ответа.

Резко выбросив худую, длинную руку, Нахабин молча, жестом, предложил Корсакову садиться.

Кирилл опустился на стул с высокой, гнутой спинкой.

Столовая резко отличалась от всего, что он видел в этой пустынной, неуютной квартире. Старинная, красного дерева, мебель. Тяжелые, угловатые павловские контуры были соразмерны немалой величине комнаты. Ни пылинки, ни пятнышка на полировке. Стол, покрытый старинной белоснежной камчатной скатертью, был накрыт, как для настоящего приема. Старинный фарфор, серебро… Хрустальные — не петровские ли еще? — штофы, солонки, тоже хрустальные подставки для серебра…

Все было подавляюще солидно! За этот стол не то что в джинсах, в обычном пиджаке было сесть неудобно. Нахабин как будто не замечал ничего этого. Он делово потянулся за грузинской зеленью, накладывая на тарелку салат. Все быстро, делово, энергично.

Олег Павлович потянулся к штофу и взглядом спросил Корсакова, сидевшего за пустой тарелкой. «Налить?»

— Налей, — кивнул Корсаков, и Нахабин чуть удивленно посмотрел на него.

— А ты чего не ешь? Или тебя наш Петрович… — Кадровик! Уже накормил? — тихо, пренебрежительно засмеялся он. Но сразу снова стал серьезным.

— А где же… Хозяйка? — стараясь быть спокойным, спросил Корсаков.

— Ты где? — крикнул в глубину квартиры Нахабин. — Евгения Корниловна! Гость тебя требует!

На пороге появилась немолодая, невысокого роста, быстрая женщина.

— Корсаков, — поднялся со стула Кирилл, поцеловал протянутую руку.

Они посмотрели друг другу в глаза.

— Вот… Вы какой? — искренне залюбовалась им Евгения Корниловна. — Олежек? А? Какая «морда»? А?

«Морда»? Что за амикошонство? Что за дурной тон?»

— Женя! Не бросайся на мужиков! Для тебя это… Поздновато! — Нахабин, как говорится, ел «в три горла». — И не забывай, что здесь… Дети!

Он притянул к себе голову Гали и осторожно, нежно поцеловал ее в висок. Она покраснела…

— Вы уж извините… У меня беспорядок! — обратилась хозяйка к Корсакову. — Только недавно переехала. Одну комнату и успела обставить. А везде еще…

Она только махнула рукой.

Евгения Корниловна сидела рядом с Корсаковым и по-прежнему с особым интересом разглядывала Кирилла. — Нет! Вы все-таки ужасно похожи…

— Тетя! — неожиданно зло одернул ее Нахабин.

— Ладно, — продолжил Нахабин, взяв себя в руки. Опустил голову. Замолчал.

Когда Корсаков снова встретился с ним взглядом, то понял, что сейчас будет сказано важное. Олег Павлович резко поставил граненую, старинного хрусталя, рюмку.

— Что ты сидишь? С постным лицом? Лучше бы действительно… Морду мне набил?

— Олег! — начала было Евгения Корниловна, но Нахабин отмахнулся от нее.

— У тебя что… Дочерей — «пруд пруди?!» Или одна… Все-таки?! — лицо Нахабина мгновенно стало красным, испитым, злым. — Или? Воспитание не позволяет?

Корсаков молча, аккуратно складывал салфетку.

— А мне… Мое воспитание! Позволяло! И позволяет! Потому что я живой человек! Потому что я ее — он ткнул худым, длинным, дрожащим пальцем в Галю — Ее… дуру! Люблю! И мне плевать, что ты там обо мне думаешь…

Он вскочил из-за стола и начал ходить вдоль окна.

— Мне плевать, зачем она… Зачем она пошла на это! — повторял он. Теперь это звучало растерянно. — Мне за сорок! А ей двадцати еще нет! И не делай постную мину! Вы прекрасно все знали! Пусть… не обо мне! Но ты знал… Знал, что твоя дочь… Беременна! Но не хотел отдавать себе в этом отчета? Не хотел беспокоить себя? Ты же выше этого?! Ты же — высоконравственный! Высокоидейный! Совершенство ты наше…

В тот же момент, со страшным металлическим грохотом, что-то рухнуло в глубине квартиры.

— Что… Это? — беспомощно озираясь, вскрикнул Нахабин. И тут же рассердился. — Что у вас творится в доме?! Тетя… Кто… Там еще?

— Женщина… Пришла стирать, — Евгения Корниловна была уже у двери. — Таз, кажется, упал…

— Так выгони ее! К чертовой матери! — кричал Олег. — И таз… свой выброси! Какие тазы?! У людей… Нормальные стиральные машины… А тут… Какие-то тазы?! Какие-то прачки?!

Он, со злости, двинул тяжелый старинный стул и ушиб ногу. Сморщился от боли…

Галя подошла к нему и обняла его за плечи.

— Ну, что вы сидите? Евгения Корниловна? Разберитесь! — пришел в себя Нахабин.

— Есть вещи… Олег Павлович! В которые я прошу вас… Не вмешиваться! — Она приподняла скатерть. — Такие ткани только дикарь может стирать в машине. Вы поняли меня?

Она очень серьезно посмотрела на Нахабина. Не ожидая ответа, вышла из столовой с высоко поднятой головой.

— О! О! Тоже — королева! Хранительница устоев!

Нахабин пытался пригласить Кирилла в сообщники. Он снова сел за стол, резким движением выпил остатки водки. Задумчиво, отстраненно, посмотрел на Галю.

— Мне… Уйти? — тихо спросила она.

Он молча кивнул головой.

Теперь, вдвоем, они сидели по разным концам длинного — бесконечно длинного — стола.

— Ты… Прости меня! — неожиданно открыто сказал Нахабин. — Просто не люблю я этого… Неясностей! Церемоний! Китайских…

Он ждал, что Корсаков ответит. Но Кирилл сидел в той же, неестественной, замершей позе.

— Болеешь, что ли? — спросил Нахабин. Лицо его исказила досада. — Ты не беспокойся! Галю я не брошу… — тихо добавил он. — С женой у меня давно… Непорядок! Отступится! Согласовано!

— Что… Согласовано? — еле слышно спросил Кирилл. Поднял глаза на Олега Павловича.

Нахабин увидел в них такую растерянность, такую боль, что невольно отвернулся.

— Не надо! Не надо… Так! На меня смотреть! Не маленький небось? Сам должен понимать! Такие вещи у нас надо согласовывать!

— Что?! Понимать? Что — согласовывать?!

— Ну, это… Все! — неопределенно показав рукой, ответил Олег. Встал, снова сел. Потянулся к штофу, но не