Карьера - Александр Николаевич Мишарин

— Это он… Нашел, — твердо, защищая новое положение, ответила Галя.

Спящий не шелохнулся. Не было слышно даже его дыхания.

— Кто-нибудь в квартире еще есть?

— Евгения Корниловна… — И пояснила. — Тетка его.

— И давно? Это… у вас? — как можно обыденнее спросил Кирилл Александрович.

Галя встала, поправила свитерок — он плотно облегал уже взрослую, женскую грудь.

— Разве это важно? — поморщилась она. — Ну, еще в Риме… Помнишь, когда он приезжал…

Галя пошла к двери, но отец остановил ее.

— Куда ты?

Он боялся остаться наедине со спящим.

— Чай, что ли… Ты голоден? — ее движения, слова, вопросы были по-женски обыденны. В ней было сейчас что-то от хозяйничающей Марины. Только без ее энергии, без желания полностью, со страстью, отдаться любому делу — обеду, завариванию чая, приготовлению салата…

— Я не хочу! — быстро ответил Корсаков.

Надо было на что-то решаться.

— А, может… Лекарство какое-нибудь? У Евгении Корниловны их тьма…

Галя стояла у двери и, так же как он, ждала, и боялась момента, когда тот, в углу, проснется.

— Как же ты? Ну, все-таки… А? Как же это могло произойти? — с тупой, тягучей болью в душе спросил Кирилл Александрович. — Он же на курс меня младше учился… Ты посмотри… На кого он похож?!

Галя хотела было ответить, но только вздохнула, сдержавшись.

— Ты что же… Любишь его? — пытался помочь дочери Кирилл Александрович.

— Да! — быстро ответила она. — Не знаю…

— Ну, тогда… — он еще надеялся как-то переубедить или хотя бы понять дочь. — У него же семья! На что ты надеешься?

— На себя… надеюсь, — после паузы, тихо ответила Галя.

Кирилл поднял на нее глаза. Она стояла, набычив лоб, отведя глаза.

— У тебя еще второй курс… Только! — он сам понимал, что все бесполезно. Может быть, у Марины что-нибудь бы и получилось, но не у него!

— Я пойду! — наконец, решился он.

Галя сделала шаг, чтобы остановить отца.

— Тебе надо поговорить… С ним!

Корсаков рассматривал спящего. Блеклые, с сединой, волосы спутались… Рот приоткрыт… Как у ребенка или как у пьяного.

— Он что… — начал было Корсаков, но Галя сразу поняла его. — Пьяный?

— Нет, нет! Только две рюмки за обедом. Как обычно…

Теперь они уже оба смотрели на спящего. Корсаков чувствовал дыхание подошедшей дочери. Она и спрашивала его об этом спящем, немолодом человеке и одновременно еще пряталась за ним, за отцом. Искала защиты! А может быть, ждала последнего разрешения? Ждала даже его гнева? Отцовского!

Корсаков как онемел. Ни гнева, ни комментариев.

— А где мать? — задал вопрос Корсаков.

— На юге. В Ялте.

— Ты тоже была… «В Ялте»! — Корсаков вздохнул и, наконец, встал и начал надевать перчатки.

— Папа… — неожиданно всхлипнула она и уткнулась лицом в его плечо.

Он коротким, сильным движением прижал ее к себе. Они непроизвольно притихли… Затаились. Чтобы не разбудить человека, спящего в углу.

— Может… Пойдем? А? — быстро, с внезапной надеждой, спросил Корсаков. Она только отшатнулась от него.

— Что ты…

— Но… почему? — уже не сдерживаясь, во весь голос, спросил Кирилл Александрович. — Почему ты должна быть здесь…

— Я так хочу-у! — почти по складам — гневно, растерянно, — дурнея на глазах, напала на него дочь. — Нет! Нет! Я больше не могу! С матерью! Со всеми с вами…

Еще мгновение, и у нее бы началась истерика.

— Чего ты… Там? — раздался из угла недовольный голос. — Чего опять не поделили?

Корсаков обернулся.

Спавший резким движением отбросил подушку. Встал на ноги… Похлопал себя по карманам старых джинсов, ища сигареты.

Закурил мятую, кривую, и взгляд его проснулся.

— А-а… Это ты? — узнал он Корсакова. — Что? Морду пришел бить?

Он усмехнулся и потянулся к стоящему на полу телефону.

— Сейчас, сейчас! Обмозгуем это дело…

Его, еще заспанное, лицо стало осмысленным, властным — на другом конце провода подняли трубку.

— Нахабин. Привезли гостей с выставки? А остальные? А с внешторговцами у них как? А вы сами… Сами позвоните! Нет, в Большой я не поеду! А это не по моей линии! Пусть Верховный Совет… Да, да! И вообще я не любитель балета. И так раз десять в году смотрю «Лебединое»!..

Он встал и, держа телефон на длинном шнуре, вышел из комнаты. Он продолжал так же спокойно и делово выговаривать кому-то из подчиненных… Было слышно, как он с телефоном зашел в туалет. Теперь он отчитывал собеседника за время назначенной завтрашней встречи.

— Да не вертитесь вы! Под ногами! Евгения Корниловна! — это уже — не в телефон. — Буду! Буду обедать!

Потом в туалете спустили воду.

Наконец, он снова появился в комнате… Плечом поддерживая телефонную трубку, на ходу застегивая зиппер.

— Ну, пошлите в театр Тимошина! Он мне сегодня не нужен. Пусть только позвонит к ночи. Мне машину. К 17.00.

Он посмотрел на Корсакова, будто впервые увидел его.

— Да! — неожиданно крикнул в трубку. — Машину мне… На Горького! А с внешторговцами я сам разберусь…

Разговор был окончен. Нахабин плюхнулся обратно на тахту.

— Ну! Так, что? — Нахабин тер лицо сухими, худыми пальцами. — Обедать будем?

Не дождавшись ответа, крикнул:

— Корниловна! Жра-а-ать!

И зевнул — сладко, покойно.

— Вот, такие дела! — заговорщически, по-мальчишески многозначительно, сказал Нахабин и погрозил кому-то пальцем.

Корсаков смотрел на него почти с испугом.

«Что все это значило? Наглость? Чувство собственной безнаказанности? Или просто ему плевать на него, на Корсакова. Так же, как и на Галю. На какую-то там тетку. На гостей! На весь мир?!»

— Все детством… Занимаетесь? — словно угадал его мысли Нахабин. Пружинисто, одним движением поднялся с тахты.

Посоветовал — благожелательно, но не без угрозы.

— Бросать надо! Вот так! Кирилл Александрович.

Он пошел к двери, на пороге оглянулся. Галя, как привязанная, двинулась за ним.

— Прошу! —