Карьера - Александр Николаевич Мишарин

Словно угадав его мысли, машина, идущая впереди, дала недолгий, специальный гудок и чуть прибавила скорость. Шоссе стало свободнее, несколько машин замерло, остановленных сиреной, у края шоссе.

«Мария Алексеевна! Машенька, Машенька…

Зачем он вспомнил сегодня о ней? Грозил ее именем… Даже проклинал!»

Душно было в машине, и пот, кажется, проступил. Все закрыто, мертвый воздух «кондишена» не проходил в легкие.

— Остановись! — постучал он в стекло шоферу. Забыл о внутренней связи… Шофер испуганно оглянулся на него, но Логинов кивком подтвердил свою просьбу.

Остановиться было не так легко. Машины сзади и впереди должны были сделать все одновременно… Передать сведения об остановке постам ГАИ впереди… Известить снимаемые после их проезда специальные посты, «ведущие» его машину от дачи Корсакова.

…Колеса плавно заскользили по более рыхлому — у края — асфальту и остановились, чуть въехав на вечернюю, пыльную зелень придорожья.

Иван Дмитриевич, отказавшись от помощи шофера, сам вышел из машины. Еле заметным движением попросил оставить его одного… Сделал несколько неуверенных шагов по темной поляне, начинавшейся сразу у шоссе.

Потом стало видно отчетливее, глаза привыкли к полумгле.

Свет фар многочисленных машин — и его, и пролетавших по шоссе — скорее слепил, чем помогал ориентироваться в ночном пространстве.

Метрах в ста пятидесяти, в глубине поляны, возвышалось несколько темных молодых берез с невысоким уютным кустарничком. Логинов двинулся к ним.

— Иван Дмитриевич! — услышал он за спиной взволнованный голос нового помощника, молодого парня, которого он взял к себе года четыре назад. (Парень так и не привык к сменам настроения, к характеру Логинова. Боялся его! И, видно, ничего уж тут не поделаешь! Надо менять…)

Логинов не ответил.

Он присел на недавно кем-то обломанную березку, которая напряглась, но выдержала его грузное тело. Машинально похлопал себя по карманам — сигарет, конечно, не было. «Попросить? У них?!» Он вздохнул, глубоко, всей грудью… Во влажном, туманном воздухе было что-то от весенней гари, от томительности ночного одиночества.

Шагах в двадцати, под кручей, притаился огромный в темноте бульдозер, а чуть дальше — еще два трактора… Там уже был снят травяной покров, и земля рыжевато-глинистой жижей растекалась по склону… Пятнелась то здесь, то там, окружая поляну и несколько деревцов на ней.

«Комплекс ВАЗа, кажется, будет?» — вспомнил он, и рука его невольно перестала ласкать влажную, струистую кору березы. Он как бы отодвигал, отдавал ее решенной, невеселой… — что ж тут поделаешь! — судьбе.

Он потянулся и сорвал лист. Машинально растер его в пальцах и поднес к носу. Даже сквозь насморк он почувствовал горечь недавно народившейся зелени, ее жесткий, травяной запах…

«Какой уж тут лес?! Сами же посадили, наверно, недавно… Озеленяли район! — оправдываясь, подумал Логинов. — А комплекс нужен! Жалуются люди…»

Но думал он не об этом. Хоть и слышал, как переговариваются из его машины с Москвой… Видел темные фигуры, толпившиеся около кортежа, и тех, кто, вроде чтобы тоже размяться, углубились в темноту.

Наверняка уже по полному кругу, где в центре сидел он, стояли ребята, охранявшие его.

«Господи! Да кому я, старик, нужен?!»

Сколько раз хотелось ему сказать, крикнуть, отослать их. Но это их работа!

«А для Александра Кирилловича, тогда, в тридцатых, он был, кажется, всем — и единственным охранником, и секретарем, и помощником, и шофером… Это позже, во второй половине тридцатых… «Их» появилось много… Даже чересчур! Но его, Логинова, уже тогда рядом с Александром Кирилловичем не было. Вовремя старик послал его в район… В Верхне-Куровский. Что и говорить — спас его. Спас — удалив от себя!»

Иван Дмитриевич сидел на лесине, опустив плечи, глядя в одну точку! Нет! Ни малейшего волнения не было сейчас в его старой душе. Отдаленность времени, лиц, нереальная жизнь, оставшаяся где-то… Где? Даже разумом понять нельзя. Была жизнь и нет ее — словно никогда и не было!

«Зачем же тогда он вспоминал ее имя? Что за старческие причуды? Что за немочь? Да, он, Иван, любил Марию Алексеевну. Наверно, это было заметно… Но сейчас это все — при чем?! Когда речь идет о судьбе Кирилла! Мало ли, кого он любил в жизни? Боялся? Ненавидел? Жалел?

Жизнь заставляла его прощаться, забывать, жить сегодняшним… Реальным!

Так же, как реален этот комплекс вазовский… И уже нереальны эти ночные березки, среди которых он сидит».

Реальны завтрашние, в 10.00, переговоры с западными немцами. До этого — Нахабин, в 9.15. Военные, в 9.30… И еще…

Иван Дмитриевич потянулся, пружинисто отвел подальше назад плечи. Раз, другой…

Ну, и что? Обычная его жизнь! Не менять же ее?! А то сидит, как полудохлый сыч, где-то в темноте… На развороченных окраинах Москвы!

«Дело надо делать! Дело!» Правы классики…

Он двинулся к машине широким, неслышным шагом. «А то еще в Москве начнут беспокоиться…»

При его приближении люди начали быстро рассаживаться по машинам, взревели моторы. Он сделал шаг, приподнимаясь на небольшой бугорок, и вдруг отчетливо-остро, длинной тянущей болью почувствовал, что ему нехорошо. Не ладно… Не хочется делать еще шаг. И еще… Что нет, не так он должен был уезжать от старика! Что там написал его сын? Кир? Мало, что ли, телеграмм? Все — не проверишь! Пусть себе едет куда-нибудь за границу! Парень грамотный, с характером… Ну, что не бывает? Мало ли на кого не пишут? А Нахабин уж перестарался! Все вместе! Зачем? Закопать?

— Нет?! Зачем?! — негромко, вслух, повторил он.

Логинов стоял в шагах пяти от поджидавших его помощников, и они не могли понять, что остановило его. Он смотрел на них, не узнавая.

— Вам помочь? — двинулся к нему молодой помощник.

— Нет! — быстро произнес и для убедительности покачал головой Иван Дмитриевич. — Нахабина — ко мне.

Сопровождавшие его чуть растерянно, но быстро рассаживались по машинам.

В ночной темноте тяжелый жестяной перестук сильно захлопываемых дверей показался Логинову короткой очередью крупнокалиберного пулемета.

— В Москву? Домой… — машинально спросил шофер.

— Обратно! — покачал головой Логинов.

Понадобилось время, и переориентированный кортеж из трех машин — последние, да будут первыми! — четко, резко развернулся и, плавно набирая скорость,