Карьера - Александр Николаевич Мишарин

помчался в сторону подмосковной станции, известной своим знаменитым музеем.

«Тогда, в лесу… на воскресном пикнике… особенно хороша была Мария Алексеевна. Как всегда в широкополой белой шляпе, с загорелыми, узкими руками. С плетеной, большой корзиной с провиантом.

А он, Иван, взволнованный еще с ночи, ранним-ранним утром сам запрягал в обкомовской конюшне пролетку… «Персональную…»

Впрягал каурого, молодого Орлика, чистил его до блеска… Вскакивал на козлы и мчался по тихому, утреннему городку к их дому на улице Гарибальди.

Обычный деревянный особнячок с мезонином…

А они уже ждали у калитки. Корсаков в белом коломенковом костюме. И конечно она… «Она!»

Нет, ни одна женщина на земле не умела так смотреть на него! Она словно обнимала его взглядом. Его, здорового, рыжего, ражего двадцатитрехлетнего мужика.

Мужика, который был без памяти влюблен! Покорен и усмирен!

В высоком, светлом кедровом лесу они собирали орехи.

Позже разводили костер…

Соревновались с Александром Кирилловичем в стрельбе.

«А Кир… был еще только «в проекте?! — очень ясно и бесстрастно подумал Логинов. — И в далеком проекте».

…Потом ели похлебку, которую всегда готовили мужчины.

Тоже соревновались… Впрочем, они всегда соревновались — в стрельбе, в шутовской борьбе, в ловкости, меткости, силе.

Но почти всегда побеждал Александр Кириллович. Тогда он был еще и быстр, и резок. По-особому, по-мужски, расчетлив и ловок. Много раз он бросал на лопатки Ивана, который доверчиво надеялся на свою медвежью силу. Но, подкошенный незнакомой подсечкой, он иногда летел этак метров на десять. Мария Алексеевна только чуть улыбалась. Не обидно! Жалея его…

А он был готов снова и снова бросаться в соревнование, в борьбу.

Но она же останавливала его: «Хватит, Ваня! У вас уже глаза красные! Вот мой платок! Вытритесь, пожалуйста!»

И Логинов чувствовал себя действительно потным, несуразным… А Александр Кириллович, издали, все посматривал на него. Чуть внимательнее, чем надо… Даже словно любовался им. Смешно, но Ивану тогда казалось, что он не чужой им. «А что? Какой-нибудь племянник из дальних? — Так, наверно, они его тогда и воспринимали?!»

В сумерках, у потухающего костра, говорили откровенно. Жадно обсуждали все, что творилось в стране, в их крае… в Европе. Иногда Старик и Машенька, незаметно для себя, переходили на французский, и он, втайне, обижался. Обижался на себя — «никак не дойдут руки до языков».

Сейчас, в старости, он тоже говорил — только по-английски. Да и то плохо.

— Нахабин… — доложили по внутренней связи. Логинов поднял трубку.

— Вы где? — спросил Логинов.

— В театре. Я вам нужен?

Логинов промолчал.

— Может быть… Завтра утром? Как договаривались?

Логинов снова промолчал.

— Куда мне приехать?

— На дачу. Я буду там через пятнадцать минут.

— К вам? — после короткой паузы услышал он озадаченный голос Нахабина.

— Нет. Я буду у Александра Кирилловича. У меня — все!

Он хотел было положить трубку, но понял, что Нахабин хочет еще что-то сказать.

— Надо кое-что прояснить… Еще сегодня, — голос Логинова оставался ровен.

— Я… Я не один, — вдруг выпалил Нахабин. — А, ладно! Может быть… И к лучшему?! Выезжаем!

Логинов положил трубку.

«Не один?! С кем это он?»

Для Ивана Дмитриевича, в силу его положения, не было особенных тайн в личной жизни его ближайших сотрудников. В душе он мог одобрять или не одобрять их поведение, изменение семейной жизни, нравы, вкусы… Если это не переходило границ дозволенного в их кругу, он не считал возможным делать замечания своим товарищам, проверенным и много работающим. Жена Нахабина, немолодая, полная, чуть глуховатая дама, с серьезным, недобрым лицом, кажется, научный сотрудник, как-то полгода назад просила его не применять к Олегу никаких мер воздействия.

«Мы разводимся по-доброму… По обоюдному согласию».

Тон, каким были сказаны эти слова, опущенные глаза, дрожащие пальцы скорее говорили об обратном. Но Олег Павлович, очевидно, был подлинным хозяином в своей семье. Даже развод был принят в его семье с покорностью.

«Значит, он хочет познакомить меня со своей новой?.. Это как-то некстати!»

Логинов улыбнулся. Он любил Нахабина. Ему казалось, что в их отношениях есть что-то общее с отношениями Корсакова и его самого, лет сорок назад.

«И пришел он ко мне, в какой-то степени, со стороны Машеньки!» Когда-то, теперь уже очень давно, он заехал на квартиру известного ученого, жена которого была ближайшей подругой Корсаковой. Через нее — он знал это твердо! — можно было передать помощь их семье. Жена академика познакомила его со своим племянником. Отличником. Этаким спортивным, подтянутым, сверхэнергичным и одновременно очень стеснительным парнишкой — скорее еще школьником!

Машины почему-то тогда не было у Ивана Дмитриевича…

Логинов повернулся на подушках и рассмеялся.

И не могло быть! Он же и москвичом тогда еще не был! Евгения… да, да, Корниловна, послала мальчишку за такси. А пока он бегал, долго рассказывала об Олеге. Об уникальном характере, о медалисте, спортсмене, гордости и радости их семьи, которая своих детей не имела.

Олег помог ему донести вещи до вокзала, перенес их в купе.

С достоинством ответил на обычные, необязательные вопросы взрослого к подростку. Но отвечал как взрослый отвечает взрослому, чем даже немного смутил Ивана Дмитриевича.

На вопрос, кем собирается стать, подумал и ответил не сразу: «Не знаю… Но, наверно, придется двинуться в сторону проблем руководства. Многое пока мне не нравится. А смиряться? Это не в моих правилах!»

Смешной, детский разговор, а запомнился Логинову… Он присматривался к нему и в другие посещения. Как-то, не застав Евгению Корниловну, долго беседовал с академиком. Тот тоже очень хвалил Олега. Замолкал, когда не мог найти точного определения этому нелегкому, устремленному характеру.

— А если его — в науку? — спросил его Логинов.

— Нет! — замахал руками академик. — Совершенно конкретный стиль мышления. Императивный, жесткий. Добивающийся своего любыми путями. В науке… Такие люди могут быть опасными.

— Почему?

— Они очень быстро… Не понимаю, правда, как… Занимают руководящие должности. И тогда — совсем плохо!

Логинов посмотрел на старого человека.

— Вы, конечно…