Побег из Олекминска - Вера Александровна Морозова

первых транспортов «Искры». Чемодана с двойным дном у нее не было, но, видя, как стараются с простукиванием таможенники, боялась за картины и гравюры, ибо и они могли вызвать подозрение.

— Незадолго до отъезда провалился транспорт с искровской литературой, его везла из Мюнхена в Россию Людмила Николаевна Сталь. Начался досмотр на станции Граница — на беду, вместе с ней в купе ехал какой-то надворный советник с баденских вод и имел при себе точно такой же чемодан... Чемоданы оказались купленными у одной фирмы. Но подвел господин случай! Людмила Николаевна — дочь крупного фабриканта, образование получила в Париже, говорит по-французски, вагон первого класса, куда шпики из трехрублевых не сунутся. Кажется, все предусмотрели товарищи. Ан нет, таможенники поставили на весы сначала один чемодан, а за ним другой. Чемоданы одинаковые, а вес разный. Приказали выбросить вещи, и снова пустые чемоданы различались по весу. Вскрыли ложное дно, и на стол посыпалась «Искра».

— Беда-то какая! — огорчилась Мария Петровна, помогая подруге раскладывать для просушки номера газеты, которые та, словно факир, вытаскивала из таза с водой.

— Мне об этом знакомый студент рассказывал. Он стоял около столов с вещами, ожидая досмотра своего чемодана. Словно коршуны, слетались жандармы на такую поживу. Людмила Николаевна держалась великолепно, отшучивалась до последней минуты. Правда, поначалу ее защищал надворный советник, сосед по купе, но он же первым и отвернулся от нее. — Эссен стряхнула воду с рук и, обтерев их полотенцем, взяла из портсигара папироску. — Кстати, там прихватили настоящего контрабандиста с фильдекосовыми чулками, причем этот тип на заметке у таможенников. Но его по-отечески пожурили, а ее — в тюрьму, как государственную преступницу!

— Что ее ожидает? — спросила Мария Петровна, в душе надеясь на чудо, но, помолчав, заключила: — Конечно, Сибирь, да еще долгое разбирательство.

— Людмилу Николаевну этапом погнали в первопрестольную матушку-Москву. Погнали пешком, с узелком личных вещей. Есть ли большее унижение, чем тащиться под проливным дождем или колючим снегом по российским дорогам, а по бокам на сытых лошадях восседают жандармы! — Кровь прихлынула к лицу Марии, покраснела шея, и руки стали мелко вздрагивать. — Ну как можно в цивилизованный век таким образом обращаться с человеком, так унижать его достоинство!

— Значит, чемоданы с двойным дном себя не оправдали? Тут ко мне ночью ввалился один верзила и грохнул об пол чемодан с двойным дном, прокричав на весь Саратов, что литература, мол, от «бесов». Я его ругала: не умеешь дело делать — не берись. Такой дурень многое может натворить, пришлось всю сеть будоражить, менять все пароли, явки. — Мария Петровна, привыкшая к строжайшей конспирации, до такой степени была возмущена неумным транспортером, что даже сегодня, рассказывая, не могла скрыть волнения. Лицо сделалось сердитым. — Я всегда говорю, что к транспортировке литературы должны быть допущены только самые проверенные люди.

— Конечно, ты права... Я тоже об этом говорила Владимиру Ильичу. Только подумать, какая большая цепочка ведет от границы до рабочего, который читает «Искру»! Нужно отпечатать газету то в Лейпциге, то в Мюнхене, то в Лондоне, то в Женеве. Потом целая сеть агентов со всяческими ухищрениями перевозит эту газету через границу — то в шляпных коробках, то в чемоданах с двойным дном, то при помощи чудо-клея... Каждый рискует свободой, родными, друзьями и получает в случае провала не только длительное тюремное заключение, иногда каторгу, ссылку в Сибирь.

Эссен говорила с болью. Безусловно, ей, неоднократно переходившей границу, более чем кому другому было это известно.

— Мы долго, Маша, не виделись... Да и вообще приезд нового человека в сонный Саратов такая радость, что перескакиваем с предмета на предмет, как институтки. И наговориться не можем.

— Да, я хочу еще рассказать о клее. Идея эта принадлежит Надежде Константиновне. Она всю сеть агентов знает, явки и пароли придумывает, транспортировкой ведает. Тут пошла большая партия литературы через Черное морс в Одессу. Сделали непромокаемые мешки и через испытанных товарищей пустили, а те, конечно, услугами контрабандистов пользовались. И неудача. Контрабандисты — народ ненадежный: то литературу выбросят, то небылицы придумают, как у них якобы отняли транспорт. Рисковать-то не хотят. Они транспорт литературы в копне закопают, либо в болоте утопят. Конечно, их тоже можно понять: за контрабанду обычную они взятками отделываются, а за литературу — Сибирь. «Честный цыган с вашими книжками дела иметь не будет, — говорил мне как-то цыган. Он переводил меня через границу. — Честный цыган боится Сибири!» Вот и решили транспортом не рисковать, пока надежной оказии не представится. Надежда Константиновна упросила немца — ученого — придумать клей, который не портил издания и легко отходил бы в воде. Транспорт сделался компактным и для таможенников практически неуловимым. Вряд ли таможенники догадаются наши репродукции и картины, которые, кстати, любят привозить из-за границы интеллигенты, опускать в тазы с горячей водой. Пока эта блестящая идея себя полностью оправдывает. Но и она когда-нибудь изживет себя, тогда придумаем что-нибудь другое.

В прихожей послышалось осторожное покашливание. Мария Петровна посмотрела на часы. Вот так поговорили! Уже десять. Значит, Василий Семенович собирается в губернскую управу. Она выразительно посмотрела на подругу.

Та быстрым и ловким движением достала шаль и прикрыла листы «Искры», разложенные для просушки. Зевнула, провела руками по лицу, отгоняя усталость, и подтолкнула Марию Петровну к двери.

— Иди проводи мужа... Я все-таки чертовски устала... Спать...

«БОГАТЫРСКАЯ» СИМФОНИЯ

Заседание городского комитета РСДРП проходило бурно. Эссен, собранная и сильная, напоминала человека, приготовившегося к прыжку. Она сделала обстоятельный доклад о работе Второго съезда партии и долго спорила с меньшевиками, которые придирками пытались свести на нет значение съезда. Их не устраивала ни дисциплина, ни трудности подполья, ни будничная кропотливая работа.

Заседание закончилось победой — саратовская организация приняла ленинскую резолюцию съезда.

Очень усталые, подруги возвращались домой. Мария Петровна надумала устроить музыкальный вечер. Эссен прекрасно пела. Мария Петровна частенько заставала ее у пианино. Сидела за пианино и, закрыв глаза, пела пушкинское: «Я вас любил: любовь еще, быть может, в душе моей угасла не совсем...» А у двери застыла Марфуша с заплаканным лицом, и нянька терла кулаком глаза, даже Леля и Катя с серьезными лицами слушали гостью.

Завтра утром Эссен должна была уехать из города. Багаж был сложен и заблаговременно доставлен Марфушей на станцию. Мария Петровна решила пригласить в гости знакомого адвоката, игравшего