Смерть пахнет сандалом - Мо Янь

class="a">[77]. Начальник Цянь прислал человека с подарками: пара серебряных шейных замочков, весом в один лян каждый. Этот дар потряс весь Гаоми. Пришедших с поздравлениями оказалось слишком много, чтобы всех вместить в маленький дворик, потребовалось организовать больше сорока столов с праздничным угощением. Люди по секрету говорили, что начальник Цянь – наполовину зять Сунь Бина, а Сунь Мэйнян – наполовину начальник уезда. Когда Сунь Бин слышал такое, ему становилось очень стыдно, но со временем он закрыл на это глаза. Потеряв бороду, он, словно лихой скакун с обрезанными гривой и хвостом, утратил внушительный вид, да и норова у него поубавилось, хмурое и злое лицо постепенно стало спокойным и округлилось. Теперешний Сунь Бин вел тихую и размеренную жизнь, преисполненную умеренного счастья. У него был цветущий вид, стал он доброжелательным и миролюбивым, и вконец начал походить на деревенского шэньши.

3

Утром чайная была битком набита. Скинув халат на вате и оставшись в куртке на подкладке, Сунь Бин с закинутым на плечо полотенцем и большим медным чайником с длинным изогнутым носиком в руке бегал туда-сюда, и от хлопот на лбу у него выступила испарина. В театре он играл роли пожилых и стариков, исполнял арии уныло и торжественно; накопленный на сцене опыт ему, как ни странно, очень пригодился в торговле. Он размеренно приветствовал завсегдатаев и носился по залу чуть ли не приплясывая. Он был шустрый и расторопный, все движения у него были точно рассчитаны, в такт одно другому. Он почти что слышал в ушах размеренную игру барабанов и цитры-цинь, сопровождавшие любую постановку маоцян, и прекрасные мелодии, которые выводили в унисон флейта-пипа и деревянный рожок: вот зазвучал «Линь Чун мчится в ночи», вот – «Сюй Цэ бежит к городской стене», а далее – и «Уловка с пустым городом», «Павильон Ветра и волн», «Ван Хань берет взаймы на Новый год», «Чан Мао плачет над кошкой»… Он заваривал чай и доливал воды, бегая туда-сюда, и, погруженный в счастье труда, забывал, что у него впереди, а что позади. На заднем дворе заливисто засвистел чайник. Он помчался за кипятком. Служка Шитоу с растрепанными волосами, засыпанными угольной пылью, раздувал мехи. Увидев хозяина, он стал орудовать ими еще старательнее. На печке стояли в ряд четыре больших медных чайника. Полыхал огонь, на него с бульканьем выплескивалась кипящая вода, поднимая белый дымок. В ноздри бил запах горящего угля. Жена Сяо Таохун вела за руку делающих первые шаги детей, она думала сходить с ними поглазеть на рынок Масан. Улыбающиеся личики сияли, как цветы.

– Баоэр, Юньэр, скажите «папа»!

Оба пролепетали что-то смутно несуразное. Он отставил чайник, вытер рукавами руки, обнял обоих и прижался к нежным личикам испещренным шрамами подбородком. От головок детишек шел сладкий запах молока. Дети заливисто смеялись, и сердце Сунь Бина растаяло каплей меда. Во рту стало сладко аж до горечи. После этого его поначалу медленная поступь стала легче и стремительнее, посетителям он отвечал звонче. Что бы ни отражалось у него на лице, по едва уловимой улыбке можно было видеть, что он предельно счастлив.

Когда выдалась свободная минутка, Сунь Бин оперся о прилавок, закурил трубку и глубоко затянулся. Через приоткрытые ворота он увидел, как жена с детьми смешались с толпой, идущей по направлению к рынку.

За столиком перед самым окном сидел состоятельный человек с большими ушами и квадратным лицом. Фамилия его была Чжан, имя – Хаогу, второе имя – Няньцзу, а в народе его называли Чжан Эръе – второй, мол, господин Чжан. Ему было чуть за пятьдесят лет, но со своим румяным лицом он выглядел в самом расцвете сил. На макушке большой круглой головы – маленькая черная атласная шапочка в виде арбузной корки, в передней части которой был нашит прямоугольный изумруд. В Гаоми Эръе был известен как человек высокообразованный: он купил себе титул ученого при Академии сынов государства[78], спускался на юг до самого правобережья реки Янцзы, заходил на севере дальше Великой Китайской стены, рассказывал, что как-то провел ночь любовных наслаждений со знаменитой пекинской куртизанкой Сай Цзиньхуа. Эръе знал обо всем в Поднебесной, стоило кому-то завести речь о чем-то – Эръе с готовностью поддерживал беседу. В «Чайной Суня» он был частым гостем, стоило ему зайти, все вокруг сразу замолкали. Взяв чайную чашку расписного фарфора с изящным голубым узором, Эръе снял крышку и, сжимая чашку тремя пальцами, аккуратно снял с чая пенку. Подул, отхлебнул глоток и, пошлепав губами, воскликнул:

– Хозяин, что это чай какой-то безвкусный?

Сунь Бин торопливо выколотил трубку, подбежал мелкими шажками и склонился в поклоне:

– Эръе, да ведь это первосортный «Колодец дракона», который вы обычно пьете.

Эръе прихлебнул еще глоток, посмаковал и заявил:

– И все же безвкусный!

– Может, тогда вам кабачков поджарить? – деловито предложил Сунь Бин.

– А поджарь в самом деле! – одобрил Эръе.

Сунь Бин бегом вернулся за прилавок, подцепил иглой освобожденный от семечек кабачок и стал поджаривать его над соевой лампой, поворачивая туда-сюда. Торговый зал быстро наполнился необычным запахом.

Вытянув полчашки крепкого чая с кабачком, Эръе явно воспрял духом и переводил взгляд живых, как рыбки, глаз с одного посетителя на другого. Сунь Бин знал, что гость вскоре захочет поразглагольствовать. Молодой барчук У, болезненный и худой, хрипло спросил, обнажив черные от табака и чая зубы:

– Эръе, свежие новости про железную дорогу есть?

Эръе поставил чашку на стол, надул верхнюю губу, фыркнул носом и, уже сложив у себя в голове готовую речь, снисходительно начал:

– Конечно, есть. Я вам уже говорил, что старый друг нашей семьи из провинции Гуандун, господин Цзян Жуньхуа – главный редактор бюллетеня «Всемирный вестник»[79]. Дома у него целых два телеграфных аппарата, и он получает свежие новости из Японии и стран Запада. Вчера мы получили срочное сообщение от него. Достопочтенная Будда Цыси провела беседу в зале Вечного долголетия при Дворце Безмятежного спокойствия[80] с чрезвычайным посланником немецкого императора. Обсуждались вопросы строительства железной дороги Цзяочжоу – Цзинань.

Барич У хлопнул в ладоши:

– Эръе, не рассказывай, позвольте вашему покорному слуге угадать!

– Валяй, угадывай, – согласился Эръе. – Угадаешь, за весь сегодняшний чай заплачу.

– Какой ты человек, Эръе, воистину самоотверженный! – воскликнул У. – Я думаю, наша петиция сыграла свою роль. Путь пролегания железной дороги изменится!

– Вот счастье-то, вот счастье, – пробормотал седобородый старик. – Мудрейшая Будда, мудрейшая!

Покачав головой, Эръе вздохнул:

– Каждый платит за свой чай сам.

– Ну так путь дороги изменят