Смерть пахнет сандалом - Мо Янь

вырвали бороду. Шагая по главной улице, он не понимал, что у него на душе: то ли стыд, то ли гнев, то ли скорбь. Что уж точно – ныл подбородок, горели уши, и на руках выступил пот. На приветствия знакомых он хоть и отвечал, но страшно краснел. В каждом слове он слышал скрытую насмешку и издевку. И хотелось бы разгневаться, но для этого не было причин.

Сунь Бин вошел в управу, и служитель сразу провел его в приемную. Бросив зонт, Сунь Бин повернулся и хотел было уже уйти. И тут же ясно услышал из-за двери смех Цянь Дина. Цянь Дин в тот день был в длинном халате и куртке-магуа, в шапочке с красными кистями на голове, с бумажным складным веером в руках. Воистину достойный внешний вид, чтобы подчеркнуть непринужденность манер. Уездный быстрыми шагами приблизился и дружески протянул руки навстречу гостю:

– А, Сунь Бин, вот уж нечего сказать, у нас двоих без драки не сложились бы отношения!

Глядя на роскошную бороду Цянь Дина, Сунь Бин подумал о своей собственной бороде, когда-то такой же великолепной. От нее остался один плешивый и уродливый подбородок. В душе пронесся вихрь чувств. Хотелось сказать что-то откровенное и колкое, но изо рта вырвалось лишь:

– По поручению народа нашего северо-восточного края простолюдин хочет вручить начальнику в дар зонт… – С этими словами он раскрыл над головой уездного большой зонт красного цвета, исписанный именами земляков. Начальник взволнованно ахнул:

– Я человек совсем без талантов и добродетелей, как можно принять такую высокую похвалу? Не смею, поистине не смею…

От скромности Цянь Дина Сунь Бин почувствовал себя немного легче, он выпрямился и сказал:

– Если у начальника не будет других распоряжений, то простолюдин спешит откланяться.

– Ты от имени земляков вручил мне зонт, оказал мне такую честь, как можно просто так взять и уйти? – И Цянь Дин громко позвал: – Чуньшэн!

Явившийся Чуньшэн согнулся в поклоне:

– Чего изволите, барин?

– Приказываю устроить торжественный банкет, – сказал Цянь Дин. – Теперь же дай указание письмоводителю написать приглашения, чтобы мы позвали на него десяток наших самых именитых шэньши.

Банкет получился замечательный. Уездный сам подносил всем чарки с вином, и настойчиво угощал гостей. Попеременно произносили тосты и десять самых значительных шэньши. Сунь Бина накачали спиртным настолько, что ноги его не держали. Обида на сердце и труднообъяснимый конфуз исчезли без следа. Когда служитель управы, поддерживая Сунь Бина за руку, вывел того на улицу, бывший артист во всю глотку затянул арию в стиле «кошачьей оперы»:

«Сидящему в тени персика одинокому князю вспомнился прелестный лик девицы из рода Чжао…»

В прошлом году на душе у жителей Гаоми было довольно радостно, но были события и невеселые. Самым неприятным обстоятельством оказалось следующее: немцы вознамерились построить железную дорогу Циндао – Цзинань и проложить ее через их родной край. На самом деле слухи о том, что немцы хотят построить железную дорогу, возникли еще несколько лет назад, но народ не принял их всерьез. Лишь когда в прошлом году полотно дороги доползло до них из самого Циндао, все поняли, что вопрос стоит серьезно. Стоя на высокой дамбе реки Масан, можно было видеть, как с юго-востока к их родным местам подбирается это полотно, похожее на земляного дракона, разлегшегося привольно на полях. За поселком Масан немцы построили бараки для дорожных рабочих и еще склад материалов. Домики стояли недалеко от насыпи и издалека походили на два больших корабля, следующих друг за другом.

Натаскав чан воды, Сунь Бин отложил ведра и коромысло и велел недавно нанятому слуге Шитоу развести огонь и вскипятить воды. Потом Сунь Бин протер столы, стулья и скамейки, вымыл чайники и чашки, широко открыл ворота на улицу и присел за прилавком, покуривая в ожидании клиентов.

2

После того, как ему вырвали бороду, в жизни Сунь Бина произошли серьезные изменения.

Утром того дня в доме дочери он лежал на кане и смотрел на уже закинутую на балку веревочную петлю, ожидая вестей о том, удалось дочери убийство или нет, и одновременно готовясь покончить с жизнью на этой веревке. Потому что знал, что, раз дочь пошла на убийство, вне зависимости от того, удастся ей задуманное или нет, темницы ему не избежать. В уездной тюрьме он уже побывал, знал тамошние жестокие порядки, поэтому предпочел бы покончить с собой, чем опять подвергнуться мучениям.

Сунь Бин провалялся на кане целый день, то засыпал, то просыпался, то дремал. В полудреме под лунным светом в мозгу у него проявился образ страшного лиха, будто спустившегося к нему с небес… Высокий ростом душегуб с крепкими ногами и быстрыми движениями, негодяй сильно походил на огромного черного кота. Сам Сунь Бин во сне шел по узкому переулку от башни «Десяти ароматов» к подворью семьи Цао. Под светом луны, заливавшим, как водой, дорожку из зеленоватых плит, покачивалась на земле его длинная тень. От вина и блуда в пресловутой башне ноги ослабли, и голова кружилась, поэтому, когда фигура в черном внезапно появилась перед ним, он подумал, что это ему привиделось. Презрительная усмешка попутчика сразу заставила прийти в себя. Сунь Бин инстинктивно вынул из-за пояса и бросил перед собой несколько оставшихся медных монет. Когда упавшие на каменную мостовую медяки отзвенели, он непослушным языком пролепетал:

– Дружище, я Сунь Бин из Гаоми, бедный актер, исполнитель арий маоцян, все деньги потратил на любовь, как-нибудь пожалуй ко мне в родной край, брат исполнит для тебя хоть несколько опер подряд… – Человек в черном даже не глянул на медяки. Шаг за шагом он продвигался навстречу ему. Сунь Бин почувствовал исходящий от тела этого малого холод, и в голове сразу значительно прояснилось. Только теперь он понял, что столкнулся совсем не с бандитом с большой дороги, а с врагом с миссией возмездия. Мысли закрутились, сменяя друг друга, как лошадки в фонарике, перебирая тех, кто мог быть его врагами. Одновременно Сунь Бин пятился назад, пока не забился в темный угол стены, куда не падал лунный свет. Человек в черном же оставался на свету, все его тело сверкало серебристым блеском. Через черную маску вроде можно было различить контуры лица. В глаза Сунь Бину вдруг бросилась поросль, выступавшая из-под спускающейся на грудь человеку черной ткани. Ему показалось, что в тумане, царящем в голове из-за этого внезапного происшествия, открылся просвет, и сверкнул таинственный свет. Из-под оболочки человека в черном словно проступил образ