Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей - Джессика Вернберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта сцена показывала возвращение папского правления во всей его полноте. К этому и должен был привести Венский конгресс, завершившийся в 1815 году. На нем главы ведущих европейских государств определили судьбу континента после более чем двух десятилетий войн, кончившихся падением Наполеона. Князь – сторонник империи, австрийский министр иностранных дел Клеменс фон Меттерних, прозванный «кучером Европы», стремился направить континент «по его прежним политическим путям» [64]. Под его руководством делегаты искали баланс сил и мира, отвергая либеральные идеи демократии и прав личности. Рим опять представлял многомудрый кардинал Консальви, вернувшийся из французского изгнания «черным кардиналом» и быстро отправленный обратно – готовить конгресс. Продолжая отстаивать позицию папы в Англии, Консальви хотел избежать антикатолического протеста и для этого избавился от своей черной сутаны. В конце концов толпы англичан приветствовали его, считая, как и папу, таким же, как они, противником Наполеона [65]. Консальви писал из Лондона Пию о поддержке со стороны принца-регента (будущего Георга IV), шутившего, что поддержка кардинала заставила его вообразить «Генриха VIII и его дочь Елизавету, преследующих его, подобно ангелам мести» [66].
Пий отклонил предложение о присоединении к «священному союзу» против демократии, секуляризма и революции, однако контрреволюция политических консерваторов пошла ему на пользу. Кроме Авиньона, Венессана и небольшой части Феррары, он вернул себе всю территорию, оторванную от «наследия Петра» в недавние годы. При этом во многих уголках Рима уцелел город более спокойных времен. Еще до завершения Венского конгресса знаменитый скульптор Антонио Канова заканчивал в своей мастерской на Виа Сан-Джакомо работу над строгим неоклассическим бюстом. Мраморная голова символизировала воцарившийся в Европе мир; на ней поверх уложенных кольцом локонов красовалась диадема. Когда бюст готовили к отправке в подарок давнему патрону и другу Кановы лорду Коудору, это воспринималось как спокойный, но многозначительный момент в восстановлении прежнего статус-кво. Миссия восстановления папского Рима во всей его полноте требовала широкого культурного обмена, в котором ключевую роль играл Канова, отправившийся в Париж после поражения Наполеона при Ватерлоо в июне 1815 года. Проследовав по следам Консальви, Канова поддержал нового короля Франции Людовика XVIII не ради территорий, а ради возвращения культурных ценностей – коллекций мраморных скульптур, картин и книг, похищенных Наполеоном из Рима. Римская партия могла рассчитывать, в частности, на помощь британцев: Георг IV помог с финансированием транспортировки, а герцог Веллингтон поддержал призыв взяться за оружие, если французы откажутся вернуть похищенное, столь дорогое сердцам иностранцев, бывавших в Риме [67].
Европейские союзники Пия VII проявят меньше энтузиазма в отношении прочих реставрационных работ в городе: пока Консальви отсутствовал, туда вернулась инквизиция, еврейское гетто и иезуиты [68]. Ко времени казни Таргини и Монтанари в Риме еще сильнее закрутили гайки. Выбранный папой после смерти Пия Лев XII (1823–1829 гг.) попытается ликвидировать в городе любые поползновения против его католического идеала. Укрепляя власть во всей Папской области, Лев убрал из управления мирян, приказал перевести все образование на латынь и принудил евреев к отказу от собственности и от прав на владение ею. В церкви Сан-Анджело-ин-Пескерия снова стали проводить еженедельную обязательную проповедь для евреев Рима [69]. На карнавале римлянам теперь запрещалось танцевать вальс [70]. Портных отлучали от церкви за шитье откровенной одежды; мужчинам запрещалось подходить слишком близко к женщинам со спины на улице [71].
Худой и бледный, Лев уже при избрании выглядел как на смертном одре. Но, к огорчению многих, умудрился провести на троне шесть долгих лет. Его более умеренному наследнику Пию VIII (1829–1830 гг.) повезло меньше. У него еще на конклаве был абсцесс на шее, и спустя полтора года он скончался [72]. Скорая кончина Пия VIII проложила путь реакционеру Григорию XVI (1831–1846 гг.), портреты которого маскировали его недуг – большую опухоль на лице, вызванную неумеренным пристрастием к нюхательному табаку. Но при всем том Григорий отличался крепким телосложением и собирался продолжить труды Льва XII. На следующий день после его избрания в феврале 1831 года римляне вроде бы показали, что всем довольны. Григорий разъезжал по городу в золоченой, обитой парчой карете и, глядя в окошко, видел море аплодирующих рук [73].
* * *
Спустя три недели похожая сцена наблюдалась в Монти, rione между холмами Квиринал и Эсквилин. Верующие бежали за папской каретой, приветствуя во весь голос Григория XVI, женщины и дети падали на колени, чтобы он их благословил, мужчины бросали в воздух шляпы. При всей отрадности происходившего снаружи Григорий, сидевший в карете, хмурился. На вторую неделю его понтификата разразилась революция в Болонье [74]. В этом главном городе северной части Папской области бунтовщики подняли трехцветный флаг и без обиняков объявили, что «светской власти папы над этой провинцией пришел конец фактически и навсегда по закону» [75]. Революционеры потребовали, чтобы папа довольствовался чисто духовной ролью, а другим итальянским государствам предложили объединиться с ними в одну нацию, освободившуюся наконец от чужеземного гнета. Жители Монти выступали за власть папы, один из них, некто Карло Руспи, даже отразил это в печатном виде. Сам папа собирался подавлять любые посягательства как на свою власть, так и на статус-кво в целом.
К печали Григория, случившееся в Болонье не являлось ни изолированным инцидентом, ни новым явлением. При Льве XII такие события, как казнь Таргини и Монтанари, вызывали серьезные всплески политического недовольства. Казалось бы, их обоих приговорили к смерти за убийство некоего Спонтини, получившего удар кинжалом в грудь через несколько минут после того, как он вошел в компании Таргини в темный переулок Сант-Андреа [76]. Рана Спонтини была серьезной, Таргини струсил и сбежал. Папские полицейские доставили раненого в аптеку Перетти [77]. Спонтини не повезло во второй раз: его врачом оказался Монтанари. К ужасу полицейских, он намеренно усугубил страдания Спонтини своими хирургическими инструментами [78]. Преступники совершили жестокое убийство и не раскаялись, ибо Спонтини был изменником дорогому их сердцу политическому делу. Под барабанный бой, возвещавший падение ножа гильотины на Пьяцца дель Пополо, оба, как утверждают, крикнули: «Я умираю верным carbonaro».
Карбонарии («угольщики») Таргини и Монтанари являлись сторонниками национальной свободы. Их судили за нападение на Спонтини, повлекшее смерть, но казнили за измену папскому государству. Быть карбонарием значило принадлежать к подпольной сети радикальных ячеек, множившихся по всей Папской области. Их склонность действовать тайно не позволяет точно определить их происхождение, как будто совпавшее с правлением Наполеона и как-то связанное с тайным обществом масонов, запрещенным в 1738 году Климентом XII (1730–1740 гг.). У карбонариев не было общего плана перемен: принадлежавшие к организации вельможи были склонны к крайнему радикализму, в отличие от землевладельцев, чиновников и военных, составлявших ее костяк [79]. Однако все они, подобно болонским революционерам, преследовали цель объединения Апеннинского полуострова в одно государство и избавления от угнетателей-иностранцев, австрийцев и французов. Все они дружно ненавидели «жирного волка» Наполеона [80]. Ирония в том, что именно привнесенные им идеи во многом разожгли их движение и питали его. Объединив под своей властью большие территории полуострова, Наполеон сначала придумал несколько республик, а уж потом провозгласил Итальянское королевство. Технически оно оставалось разделенным: на севере существовало само это королевство, на юге – департаменты Французской империи и Неаполитанское королевство; но это была уже почти объединенная Италия с одним, по сути,
