Марсельская сказка - Елена Букреева

Когда Реми догнал меня, я повернулась и уже открыла рот, чтобы высказать ему своё негодование, но в тот же самый миг кто-то мяукнул за нашими спинами. Мы остановились и обернулись, опуская взгляды на кошку, последовавшую за нами и теперь смотрящую на нас снизу вверх своими жёлтыми, как луна в ночи, глазами.

— Ну уж нет, тебе с нами нельзя, — строго сказала я, всё же стараясь не выдавать своего истинного отношения к кошкам.

— Нельзя, — повторил Реми.

Удивленная тем, что он впервые со мной согласился, я широко улыбнулась. Я поклялась себе запомнить этот миг, отметить его в памяти, как единственный и неповторимый, надо же, он действительно со мной согласился! Гордо расправив плечи, я приготовилась до конца нашего путешествия, каждую чёртову секунду напоминать Реми об этом, но он вдруг присел на корточки, и, почесав кошку за ухом, с ухмылкой сказал:

— Была бы ты Артуром, быть может, Эйла сжалилась бы над тобой. В противном случае, боюсь, у тебя никаких шансов.

Глава 18. Завтрак в Венеле

Если бы кто-то однажды сказал мне, что я буду стирать своё белье в пропахшей сигаретами ванной комнате дешёвого отеля, я бы расхохоталась и назвала этого человека бессовестным лжецом.

Сейчас же, глядя на своё измученное отражение в грязном зеркале, я понимаю — кто-то, скорее всего, посмеялся надо мной. Карма или судьба — не имеет значения. Всё это в любом случае катастрофа.

— Ах, Мариетт, если бы ты только знала, как сильно я нуждаюсь в тебе сейчас!

Действительно, всю свою сознательную жизнь я прожила бок о бок с горничными. Я не знала забот и в Кембридже: на первом этаже нашего дома расположилась прачечная, Улла всегда содержала квартиру в чистоте, а моё постельное белье пахло розами из нашего сада в Роузфилде. Одежда из лучших модных домов Лондона, изысканное нижнее бельё, ароматный парфюм… меня окружали лишь роскошь и комфорт, но что теперь? Я оставила бельё в едва тёплой воде ржавой раковины и подняла взгляд на своё жалкое отражение. Измученная, с глубокими тенями под глазами, голодная и исхудавшая, я напоминала одну из нищих с картины Декана. Моя одежда… какие-то обноски, оставшиеся от давно умершей женщины. А волосы! С губ слетело жалобное хныканье, когда я попыталась прочесать их — влажных и жёстких после здешних мыла и воды — пальцами. К счастью, на полке под зеркалом нашёлся гребень. Но и он не сотворит чуда — мои волосы не завьются и не соберутся в невысокую укладку, и я не стану похожа на ту Эйлу, которую я знала до похищения. Впрочем, мне стоило радоваться и таким мелочам, а возможность остаться в отеле и вовсе теперь должна была казаться мне непозволительной роскошью. Я ведь могла остаться там, в этом подвале, среди…

— Хватит, — шепнула я себе, отмахиваясь от навязчивых образов.

Возвращаться к этому нельзя. Плакать, казаться уязвимой, бояться — я оставлю это стенам своей спальни в Роузфилде, когда вернусь туда, а сейчас надо сосредоточиться на делах насущных. Например, куда мне деваться без нижнего белья, которое сушится на бортике ванны? Впрочем, Реми обещал вернуться лишь через час или позднее, ведь не так просто вынюхивать у горожан, собираются ли они в поездку, и при этом не казаться подозрительной личностью. А если верить моим биологическим часам, с момента его ухода прошло около получаса. Высушится ли белье за оставшиеся тридцать минут? Разумеется, нет. Я разочарованно вздохнула, опустив взгляд на своё белое платье. Может ли оно просвечивать моё полностью обнажённое тело? Ну, конечно! А ведь на улице такая духота!

Но в номере есть балкон…

От переживаний мне непременно сделалось дурно. Я встала, походила из стороны в сторону. Бросила предупреждающий взгляд на своё бельё — атласные трусики и бюстгальтер на кружевных бретельках от вскруживших всем голову Кестос. Отвернулась, глубоко вздохнула и схватила вещи, вылетая из ванной комнаты, как разъяренная гарпия. На балконе не было ничего, кроме стула с поломанной ножкой, и, перегнувшись через перила, я оглядела улицу в поисках возможных свидетелей своего маленького преступления. Улица казалась достаточно узкой, но наш номер находился на втором этаже, а здания перед отелем были одноэтажными. Значит, из окон напротив никто не бросит в меня осуждающий взгляд. И поскольку не было ещё восьми утра, а мы находились во Франции, жители этого городка ещё мирно спали в своих постелях. Так что, довольная собой, я улыбнулась и повесила бельё сушиться на спинке этого злосчастного стула. И ведь замечательно я придумала! Теперь оно точно высохнет до прихода Реми.

Ждать я решила на своей кровати — действительно роскошь, ведь в этом номере их было целых две. Измученные временем, с жёлтыми простынями и облупившейся краской на изголовьях, они отлично гармонировали с сереющими обоями в мелкий горох и потёртым дощатым полом. Направляясь к кровати, что стояла по правую сторону от балкона, я на миг задумалась, как много уже Реми потратил денег и сколько у него осталось, но, в конце концов, оставила эти мысли. Отныне ничего тратить ему не придётся. Венель станет отправной точкой в Париж, где я отдам ему обещанную плату за сопровождение. На иной ход событий я категорически отказываюсь соглашаться — больше никаких ночёвок, остановок и долгих дорог. Я хочу в Париж. Я хочу увидеть свою тётю и навсегда забыть его лицо.

Но для начала неплохо было бы причесаться.

Забрав из ванной деревянный гребень, я вышла и принялась бороться со своими волосами. Матрас скрипнул, когда я приземлилась на кровать, но в этот же момент хлопнула и входная дверь. От неожиданности мне пришлось с ужасом подпрыгнуть и изумлённо замереть перед человеком, вошедшим в номер. Сердце больно ухнуло в пятки. Я посмотрела на Реми, не понимающего моего смущения, и взмолилась лишь о том, чтобы его взгляд продолжал сверлить моё лицо своим недоумением.

Но он опустился ниже…

Органы в моем животе скрутились в тугой узел. Я знала, что он мог видеть: контур груди и острые пики сосков, изгиб талии и бёдер с тёмным треугольником между ними… лёгкая ткань платья не оставляла воображению совершенно никакого простора. Подтвердил это и потемневший взгляд Реми, и его сбившееся дыхание, когда он зачем-то шагнул ко мне. Я и вовсе забыла, как дышать, лишь замерла перед ним, точно статуя, и жар пылал на моих щеках, пока мы смотрели друг на друга