Толкин и Великая война. На пороге Средиземья - Джон Гарт

в глубине души – дословно «в потаенном сердце», – как в стихотворении Смита.

Понятно, что сейчас, когда со дня смерти Гилсона прошло так мало времени, мечты о будущих свершениях в глазах Смита утратили всякую значимость. «Что до отсева в ЧКБО, так мне до него и дела нет. Речь идет лишь о его исполнительной функции, не более…» Группа была воплощением духовного начала, «влиянием на состояние бытия», и в качестве такового была неподвластна смерти, она была «так же неразделима вовеки, как Тор со своим молотом». Это влияние, говорил Смит, на самом деле «традиция, которая сорок лет спустя будет по-прежнему столь же значима для нас (если мы останемся в живых и даже если нет), сколь и сегодня…»

По правде сказать, Толкин, скорее всего, хотел услышать именно это. Его письмо из Бюс-лез-Артуа – это не трезвая оценка суровой реальности, как замышлялось. Скорее это письмо глубоко верующего человека, который изо всех сил пытается отыскать Божий промысел в гибели, на первый взгляд, бессмысленной и жестокой. Но логика его хромала: в конце концов, если Роб Гилсон не предназначался для величия, тогда с какой стати его смерть должна была положить конец мечтам о достижении величия в рамках единого целого? Более того, в письме наблюдается драматичный поворот на 180°. Сразу после слов «мне действительно чудится, что ЧКБО пришел конец» Толкин делает оговорку: «однако не поручусь, что это сомнительное ощущение не исчезнет, словно по волшебству, стоит нам опять собраться вместе…». Более того, нехотя соглашался он, «ЧКБО, возможно, воплощало все наши мечты – и в итоге труды его закончат трое или двое уцелевших, или даже один… На это возлагаю я ныне все свои надежды…». По всей видимости, Толкин вдали от друзей, во власти сомнений и горя, на самом-то деле хотел не согласия с тем, что ЧКБО пришел конец, но заверений в том, что ЧКБО по-прежнему живо.

Во всяком случае, для Смита спор положил конец сомнению: для себя он твердо все решил касательно значимости Роба и роли ЧКБО – и радовался тому и другому. И хотя он утверждал, что ему дела нет до «исполнительных» аспектов ЧКБО, на практике с тех пор, как они с Толкином виделись в последний раз, он уже успел кое-что написать. Среди его стихотворений были две небольших элегии, посвященных Гилсону: отголоски горя, а также и отклики на вдохновение, воспламенявшее и Толкина со времен «Лондонского совета». В одном из стихотворений утверждается неумолимо суровое представление о Божьем промысле: смерть Гилсона – это «в жертву пролитая кровь» Богу, замыслы и цели которого абсолютно непостижимы и «во славу» которого «мы гнет страстей и мук несем покорно». Второе стихотворение исполнено мучительной ностальгии:

Поговорим про безмятежный взгляд,Про светлые ученые умы,Про сумеречный предзакатный сад,Где вчетвером прогуливались мы.Не надо говорить про кровь и пот,Про гром, и дым, и рознь, и пыль, и грязь(Не мы ли видели, как Смерть грядет —За валом вал, беснуясь и ярясь).Давайте молча посидим втроем,Пока пылает пламенем очаг,Пускай гроза бушует за окномИ над стропилами густеет мрак.А он, четвертый, тот, что в землю легПод мертвым деревом среди холмовВ чужом краю, вдали от всех дорог,Покинет полк злосчастных смельчаковИ к нам вернется, памяти вослед,Ведь слово, дело, дружеский союзНавечно в сердце у него, и нетПрочнее, крепче, нерушимей уз.

Итак, «четвертый» может возвратиться даже теперь и присутствовать на «посиделках втроем», и, по мнению Смита, ЧКБО останется цельным и нерушимым. Не мелькнуло ли тут и некое утешительное видение собирающихся вместе духов умерших – как Толкин изобразил в «Подзвездном Хаббанане»? Если так, то это впечатление смешивается с другим, более безрадостным: выходит, что «злополучные смельчаки» пребывают не в раю, не в аду и не в чистилище, но здесь, на земле, в могилах на поле боя у Соммы. Такое прочтение наводит на мысль, что к тому времени в душу Смита, как и многих его современников, заронились семена рассудочного отчаяния. Но между тем прежние убеждения оставались неизменны. При негласном благословении Гилсона ЧКБО будет продолжать рассказывать свои истории – не о войне, но о мире и о старых добрых временах.

А старые добрые времена отодвигались все дальше в прошлое. Отец Роба ответил на соболезнующее письмо от Толкина известием о том, что Ральфа Пейтона тоже больше нет. У. Х. Пей тон, старший из братьев, некогда «партийный организатор» ЧКБО, был жив и здоров – он работал в Бирме, в Индийской гражданской службе, а вот «Малыш» погиб 22 июля. 1-й Бирмингемский батальон[85], в составе которого сражались еще несколько «старых эдвардианцев», занимал позиции вдоль ряда укреплений на Сомме юго-восточнее Ла-Буассели. Как и Толкин, они не принимали участия в атаке 1 июля, но «Бирмингемцев» послали в бой сразу после наступления, начатого в День взятия Бастилии. Ральф, который к тому времени дослужился до лейтенанта и командовал пулеметчиками батальона, участвовал в ночном штурме между Высоким и Дельвильским лесами на возвышенности, заваленной трупами лошадей, убитых в ходе единственной кавалерийской атаки на Сомме.

1-й Бирмингемский батальон был почти весь уничтожен. История по тем временам обычная: атаку подготовили наспех, артиллерия не смогла подавить немецкую оборону. Почти двести человек погибло; тело Пейтона так и не нашли. Довольно застенчивый, нервозный острослов, некогда он взял на себя руководство дискуссионным клубом в школе короля Эдуарда после смерти Винсента Траута в 1912 году. На бирмингемских собраниях более широкого круга ЧКБО в магазине «Бэрроу», еще до «Лондонского совета», он, по словам Уайзмена, был «барровианцем-par-excellence»[86].

«Дай Боже, чтобы вас осталось достаточно, дабы жизнь страны продолжалась, – проговорил Кэри Гилсон на ежегодном школьном Актовом дне, в конце июля 1916 года, почтив минутой молчания память сорока двух “старых эдвардианцев”, погибших за последние двенадцать месяцев. – Видит Бог, мы, старики “непризывного возраста”, охотно пошли бы на эту работенку вместо вас, юноши. Мы свое отыграли, очков набрали достаточно, можно бы уже и остановить игру»[87]. Директор от всего сердца поблагодарил Толкина за сочувствие и сказал, что Роб завещал ему несколько книг и рисунков.

Кристофер Уайзмен написал Смиту о том, как он завидует его «частым встречам с Дж. Р.». Его письмо, по-видимому, поставило точку в споре о том, живо или мертво ЧКБО, и заслуживает того, чтобы процитировать его полностью, без сокращений. После смерти Гилсона Уайзмен задумался об истории их тесной группки:

Поначалу расплывчатое и чрезвычайно остроумное, оно затем восстает против Тминного Кексика и Бэрроуклофа и кристаллизуется в по-прежнему чрезвычайно остроумное, но не такое банальное ЧКБО. И наконец – война. Теперь мне кажется, что ЧКБО, скорее всего,