Тайна гибели Лермонтова. Все версии - Вадим Хачиков

Никаких заговоров и тайных обществ Кушинников в Пятигорске не обнаружил, но для того, чтобы прийти к этому выводу, потрудиться ему пришлось изрядно. Из донесений Кушинникова составилось дело, содержащее почти 300 (!) страниц рукописного текста. Так что судите сами: до Лермонтова ли ему было в те тревожные дни? И известие о поединке со смертельным исходом стало для него, как и для всех прочих, явной неожиданностью.

Об отсутствии у жандарма внимания к Лермонтову до дня роковой дуэли вполне убедительно говорят и приведенные Д. Алексеевым заголовки его донесений в Петербург: 15 мая – «О содержании мостов, дорог и переправ чрез реки в Войске Донском». 6 июля – «Список посетителей Пятигорска и Кисловодска». 16 июля – «О дуеле бывшей в Пятигорске между отставным Маиором Мартыновым и поручиком Лермантовым». 8 августа – «О дуэле бывшей между Маиором Мартыновым и Поручиком Лермантовым». 8 октября – «О посетителях Кавказских минеральных вод».

Как видим, до 15 июля и после 8 августа о Лермонтове – ни слова. В статье Д. Алексеева имеются документальные данные, опровергающие и версию «о нашествии голубых мундиров» в Пятигорск, которую с удовольствием развивали лермонтоведы, опираясь на воспоминания декабриста Н. Лорера. Большому количеству жандармов просто неоткуда было взяться, поскольку, согласно официальным данным, в Кавказской области числился подполковник Юрьев и в его канцелярии – 2 штатных писаря, а ставропольскую жандармскую команду составляли: начальник, штабс-капитан Полесский-Шепило, один унтер-офицер и 23 рядовых, которые годились лишь для охраны и конвоирования преступников. Кого из них могли послать для устрашения курортной публики?

Но, хотя Кушинников никаким боком не участвовал в заговоре против Лермонтова, его присутствие в Пятигорске на судьбу поэта все же повлияло, причем не в худшую сторону. Как считает Д. Алексеев, присутствие столичного жандарма вынудило полковника Траскина дозволить поэту остаться в Пятигорске: «25–26 июня Траскин находился в Пятигорске, где, несомненно, виделся с Ильяшенковым и Кушинниковым – в эти дни они завершали составление итогового списка посетителей для III Отделения, где непременно значились бы Лермонтов и Столыпин. Поэтому начальнику штаба, перед отъездом 27 июня в Ставрополь, не оставалось иного выбора, как узаконить пребывание „за болезнью“ Лермонтову и Столыпину в Пятигорске „впредь до излечения“…»

В рапортах Кушинникова по поводу поединка сам поединок описан хоть и кратко, но достаточно обстоятельно, а главное – объективно. И конечно, они не содержат даже намека на какое-либо участие их автора в преддуэльных интригах. Думается, столь же непредвзятым было и участие Кушинникова в следствии по делу о дуэли.

Завершая разговор о «тайной миссии Кушинникова», отметим, что даже если бы Бенкендоф обладал экстрасенсорными способностями и, сумев предугадать появление Лермонтова там, где будет находиться Кушинников, поручил бы тому организовать интригу, ведущую к поединку, то Александру Николаевичу пришлось бы лично уговаривать Мартынова вызвать Лермонтова на дуэль, а может быть, и самому сразить поэта метким выстрелом. Ведь у подполковника просто-напросто не нашлось бы союзников для выполнения задания шефа, ибо не было в Пятигорске сил, враждебных опальному поручику.

Ну а «мерлинисты», о которых, с легкой руки Мартьянова, пишут некоторые авторы?

Разбираемся с «мерлинистами»

Соперничавший с Висковатовым Мартьянов попытался персонифицировать не названных профессором пятигорских врагов поэта, связав их с известной жительницей Пятигорска, вдовой генерал-лейтенанта С. Д. Мерлини Екатериной Ивановной. Согласно Мартьянову, возглавляемые ею «мерлинисты» представляли собой некую сплоченную группу, действовавшую против Лермонтова энергично, слаженно, целенаправленно. Вот, к примеру, как выглядело, по Мартьянову, их поведение после того, как якобы подстрекаемый ими Мартынов вызвал Лермонтова на дуэль: «Мерлинисты торжествовали. На их улице был праздник. Они появлялись там и здесь и старались при случае подлить в огонь масла. Мартынов был принят гласно под их покровительство. За ним признали обиженную сторону и право вызова. „Он иначе поступить не мог, – восклицали они авторитетно, – ведь нужно же, наконец, кому-нибудь и образумить этого зарвавшегося мальчишку!“»

Сложив вместе соображения Мартьянова и Висковатова, позднейшие биографы и исследователи творчества Лермонтова продолжали развивать легенду о зловещих интригах находившихся в Пятигорске представителей столичной и местной аристократии, которые и привели к гибели поэта. Одни, в духе Висковатова, неопределенно говорили, что «…скорее всего, этими подстрекателями были представители аристократической столичной публики, с которыми встречался Николай Соломонович в городе и в салоне Мерлини» (М. Давидов). Другие, вслед за Мартьяновым, прямо клеймили «мерлинистов»: «Была лютая ненависть к поэту Николая I. Была лютая ненависть мерлинистов, которые уловили озлобленность двора и готовы были выполнить волю монарха» (И. Кучеров и В. Стешиц).

Но кто такие «мерлинисты»? Откуда взялись? Когда и как сумели сорганизоваться и начать свои гнусные дела? Единственным ли результатом их деяний была гибель Лермонтова? Насчет этого ничего не говорит ни Мартьянов, ни его последователи. Что ж, поищем сами. И для начала попробуем определить, кого все же можно отнести к «мерлинистам»?

Среди гипотетических недругов поэта мы видели Голицына, Траскина, Кушинникова. И всё – больше нигде ни одной фамилии! Как и о том, существовали ли «мерлинисты» в предыдущие годы, или же их породило появление Лермонтова. Какими еще злодействами отметили они свое существование? Почему до лета 1841 года не нашли достойного объекта для расправы?

Уже отсутствие каких-либо конкретных сведений о «мерлинистах» заставляет сомневаться в их существовании. Но все же допустим, что злодеи существовали. Каковы главные приметы этой публики? Наверное, солидный возраст, высокое общественное положение, дающее доступ к дворцовым тайнам, и, наконец, патологическая ненависть к Лермонтову, заставляющая называть его «ядовитой гадиной».

Начнем с местных жителей. Пожилых людей среди них было более чем достаточно. Но, вопреки утверждениям Висковатова об «аристократических компаниях пятигорских жителей», таковых просто не было, что заметил еще Мартьянов, справедливо указавший, что даже самые высокопоставленные пятигорчане происходили из выслужившихся армейских офицеров.

В самом деле, высокий социальный статус имели в Пятигорске только две дамы, две генеральши – вдова генерал-лейтенанта Мерлини и супруга генерал-майора (служившего тогда вдалеке от Пятигорска – в Варшаве) Верзилина. Имелись еще два лица, имевшие довольно высокий гражданский чин статского советника (промежуточный между полковником и генерал-майором), – Ребров и Давыдов, но последнего к 1841 году уже не было в живых. Все прочие жители Пятигорска – это средней руки офицеры и чиновники чином не выше майора или коллежского асессора, их вдовы и дочери, а также купцы, мещане, немногочисленное духовенство, ремесленники, отставные солдаты и дворовые крепостные люди.