Тайна гибели Лермонтова. Все версии - Вадим Хачиков

«Слова императора о том, что такие романы портят нравы и рождают презрение и ненависть к роду человеческому, удивительным образом совпадают со многими вульгаризаторскими рецензиями на книги о героях иных времен… Интересно, однако, что Николай отнюдь не все отверг в романе. Героя времени он увидел в другом персонаже: „Характер капитана прекрасно намечен. Когда я начал эту историю, я надеялся и радовался, что, вероятно, он будет героем нашего времени, потому что в этом классе есть гораздо более настоящие люди, чем те, кого обыкновенно так называют. В Кавказском корпусе есть много подобных людей, но их слишком редко узнают…“

Итак, царь не принял Печорина… и нашел „прекрасно намеченным“ Максима Максимыча. Но Максим Максимыч и у нас вызывает самые добрые симпатии, царь же, очевидно, увидел в нем человека прежде всего правильного, нравственного, благонадежного. „Наметив“ этот характер, Лермонтов, однако, в герои времени вывел Печорина и этим оскорбил вкус царя».

Кстати сказать, в своем отношении к Печорину Николай Павлович был отнюдь не одинок. Вот мнение другого современника, который спрашивает, зачем Лермонтов «истратил свой талант на изображение такого существа, каков его гадкий Печорин?». Так отозвался о романе не какой-нибудь темный обыватель, а один из образованнейших и просвещенных людей начала XIX века, друг Пушкина Вильгельм Кюхельбекер. Так что стоит ли обвинять в неприятии героя лермонтовского романа императора, который образование имел военно-инженерное, в Царскосельском Лицее не учился и лекций лучших профессоров словесности не слушал?

Попытку решить судьбу непокорного поэта видят в последних строчках письма: «Счастливый путь, господин Лермонтов, пусть он, если это возможно, прочистит себе голову в среде, где сумеет завершить характер своего капитана, если вообще он способен его постичь и обрисовать». Но и здесь увидеть какую-либо угрозу может только очень предвзятый ум. Непредвзятый же взгляд найдет лишь желание видеть автора романа полезным своему государству.

Эпизод пятый. «…Завершением жестокого умысла Николая I явилось последнее „высочайшее“ запрещение Лермонтову отлучаться от своего полка». Это продолжение высказывания Э. Герштейн о переводе Михаила Юрьевича в Тенгинский пехотный полк. Действительно, этот факт, как и некоторые другие сопутствующие ему события первой половины 1841 года, дают противникам самодержавия прекрасную возможность говорить о ненависти царя к поэту и жестоком преследовании его. Ну как же: император собственноручно вычеркнул Лермонтова из наградных списков, распек кавказское начальство за то, что оно дало ссыльному офицеру возможность отличиться в экспедиции против горцев, и категорически запретил ему впредь отлучаться из полка. Да еще в довершение всего военный министр, по распоряжению самодержавного самодура, выслал Лермонтова из столицы в 48 часов. Тут уж ничего не скажешь: гонения так гонения…

Но присмотримся к ситуации повнимательнее. И начнем с последнего.

Распоряжение о высылке Лермонтова из столицы, где он находился в законном отпуске, последовало 11 апреля. А отпускной билет ему был выдан еще 14 января на два месяца, то есть до середины марта. Правда, 31 марта император удовлетворил просьбу бабушки Елизаветы Алексеевны и продлил отпуск ее внуку до 13 апреля. Не до бесконечности же находиться ему в отпуску! Вот и поступило предписание – отправить засидевшегося в столице поручика к месту его службы. И ничего более здесь не стоит усматривать!

Теперь – насчет отказа в награде. Предлагая поощрить Лермонтова орденом Св. Станислава 3-й степени, кавказское начальство нарушило совсем недавний приказ императора – не представлять к наградам отличившихся на Кавказе офицеров чином ниже капитана. Такое своеволие, конечно же, не могло не возмутить самодержца, гнев которого был направлен не столько на поручика, сколько на его начальников, которые, мало того что позволили ему отлучиться из полка в экспедицию, так еще ходатайствуют о поощрении его вопреки распоряжению свыше! Неудивительно, что царь вычеркнул из наградного списка фамилию Лермонтова, как, кстати сказать, и фамилии нескольких других офицеров, включенных туда вопреки его распоряжению.

И наконец, относительно запрета на отлучку из полка, который содержался в распоряжении: «…Велеть непременно быть налицо во фронте, и отнюдь не сметь под каким бы ни было предлогом удалять от фронтовой службы при своем полку». Стараясь представить это распоряжение как очередную кару ненавистного поэта, сочувствующие ему авторы никак не могут договориться между собой, в чем же тут карающий смысл.

С одной стороны, как уверяла, в частности, Э. Герштейн: не позволяя направлять Лермонтова в экспедиции, где была возможность отличиться, «царь отказывал Лермонтову в выслуге – мера, которая применялась к самым опасным или государственным преступникам».

С другой (эту точку зрения высказал С. Андреев-Кривич) – царь обязывал опального поручика находиться в полку, который должен был очень скоро принять участие в важной операции: «Таким образом, Лермонтов в своем полку должен был нести именно фронтовую, а не какую-либо иную службу (например, в штабе): приказание царя заставляло его быть в строю, т. е. в случае боя непосредственно участвовать в боевых операциях». Сторонники подобной версии забывают, что, участвуя в боевых операциях, офицер получает возможность проявить себя, заслужив награду и повышение в чине. Так что нахождение в полку во время боевых действий в этом смысле ничем не хуже участия в экспедиции.

Английский профессор-славист Лоренс Келли в распоряжении царя углядел совсем иное: «Фраза Николая I „фронтовая служба“ в XIX веке означала не линию фронта, как это принято сейчас, а строевую выучку… Назначение Лермонтова касалось не действующих батальонов, а двух резервных, где ему предстояло заниматься подготовкой рекрутов. Его Величество, похоже, умышленно обрекал вспыльчивого кавалериста на унизительное положение службой, сберегающей жизнь боевому офицеру».

Ту же мысль высказывает и В. Бондаренко: «Ясно, что при всей нелюбви к Лермонтову император Николай Первый дуэль не организовывал. Скорее, наоборот, хотел загнать поэта в кавказскую глушь и не выпускать ни в какие столицы».

Как видим, разнобой в оценке распоряжения Николая – полнейший, но цель одна-единственная – выставить Лермонтова жертвой самодержавия.

Думается, ближе к истине весьма резонный и взвешенный взгляд на ситуацию, который высказывает А. Марченко:

«Получив на высочайшее утверждение приговор (по делу о дуэли с Барантом), Николай сам выбрал полк – Тенгинский, а на пакете, в котором было прислано решение генерал-аудитора, приписал: „Исполнить сегодня же“. Факт, казалось бы, настолько красноречивый, что даже комментарии не требуются. Однако делать на этом основании из государя злодея было бы все-таки не историчным. Тенгинский пехотный считался самым исправным и славным из кавказских полков, а воспитание посредством настоящей фронтовой службы – верным средством от пагубного легкомыслия и неприличной в „государстве порядку“ ветрености.