Тайна гибели Лермонтова. Все версии - Вадим Хачиков

И ранее известные документы, и вновь обнаруженные, и опубликованные позволяют более или менее отчетливо представить историю убийства Лермонтова. Ясна роль Васильчикова и его окружения, не менее ясна и позиция царя и придворной клики».

К. Ломунов: «Строки царского письма о романе Лермонтова наполнены ненавистью, которую породило убеждение, что поэта невозможно ни „образумить“, ни заставить смириться. Николай I увидел, что Лермонтова ему не сломить. Оставалось одно – избавиться от него. И письмо царя о „Герое нашего времени“ ясно указывает, что судьба непокорного автора романа была решена».

Э. Герштейн: «…чем чаще указывали Николаю I на выдающийся литературный талант Лермонтова, тем беспощаднее было отношение к нему самодержца. А. X. Бенкендорф, ревностный исполнитель царской воли, последовательно боролся с преемником Пушкина, с поэтом „молодой России“… Вмешательство Александры Федоровны в судьбу поэта только усугубило его тяжелое положение… Приглушенным оставалось также значение социального состава „кружка шестнадцати“. Выяснилось, что, по крайней мере, семеро из шестнадцати молодых людей принадлежали к семействам ближайших фаворитов царя. Следовательно, влияние Лермонтова проникло в эту замкнутую среду. Два этих фактора, несомненно, подогревали личную ненависть к Лермонтову, которая зародилась в Зимнем дворце в дни смерти Пушкина и сохранялась там до самой Октябрьской революции».

Число подобных высказываний можно многократно умножить. Но гораздо существеннее выяснить, почему подобные взгляды оказались столь устойчивыми. Как справедливо отмечает С. Киселев, тезис о том, что «в смерти Лермонтова был активно заинтересован сам царь», поддерживался и либерально-оппозиционными кругами интеллигенции, и близкими поэту людьми. Именно к этим кругам принадлежал биограф Лермонтова П. А. Висковатов, который, работая над своей книгой, немало общался со знавшими поэта деятелями российской либеральной интеллигенции, пылавшей ненавистью к самодержавию.

Ему довелось беседовать также и с фрондирующими представителями высшей аристократии, к которой принадлежали князь Васильчиков, граф Сологуб, князь Барятинский. Пользуясь именем Лермонтова, которого кое-кто из них мог и не любить, эти высокопоставленные антагонисты самодержавия находили повод упрекнуть во всех грехах именно его. Общение с этой публикой и навеяло Висковатову вывод: «Мы находим много общего между интригами, доведшими до гроба Пушкина и до кровавой кончины Лермонтова. Хотя обе интриги никогда разъяснены не будут, потому что велись потаенными средствами, но их главная причина кроется в условиях жизни и деятельности характера графа Бенкендорфа…»

Подобный взгляд на проблему «Поэт и царь» был с восторгом воспринят лермонтоведами XX столетия. Исследователь творчества Лермонтова В. А. Захаров говорит по этому поводу: «Эта туманная фраза послужила поводом к построению концепции о специальном и старательно инспирированном политическом убийстве, осуществления которого настойчиво и последовательно добивались представители определенных влиятельных кругов Петербурга. Главными действующими лицами, по мнению многих авторов, были Николай I и А. Х. Бенкендорф… Еще в 30-е годы появились исследования, в которых российский император Николай I представал как гонитель поэтов, он распорядился, по мнению советских литературоведов, „убрать“ сначала Пушкина, а затем и Лермонтова. Эта версия впоследствии обросла множеством „доказательств“ и нашла воплощение в многочисленных публикациях, вошла во все школьные и вузовские учебники. И хотя за последние годы лермонтоведение пополнилось новыми интересными работами, которые разрушили миф о тайном надзоре за ссыльным поэтом и о „специальном и старательно инспирированном политическом убийстве“, тем не менее, мы продолжаем жить под воздействием этого мифа».

Причину живучести мифа Захаров видит в том, что новые документы и материалы публикуются, как правило, в специальных изданиях с ограниченным тиражом, недоступных массовому читателю. Но мнение об императоре – враге поэта продолжает жить еще и потому, что нынешние исследователи, опровергающие негативное отношение Николая Павловича к поэту, не всегда делают это столь же энергично и основательно, как их оппоненты, и часто ограничиваются лишь общими словами да отдельными примерами. К тому же зашоренность сознания читателей идеологическими доктринами прошлого не позволяет им объективно оценить положение дел. Думается, есть смысл рассмотреть всю цепь эпизодов соприкосновения царя и поэта, чтобы увидеть, была ли «лютая ненависть» Николая I к Лермонтову.

Эпизод первый. «Известно, что Николай I заклеймил последние шестнадцать строк стихотворения „Смерть Поэта“: „Бесстыдное вольнодумство, более чем преступное“. По указанию императора поэта сослали на Кавказ в действующую армию» (М. Давидов). Подобный пафос по поводу жестокой кары, постигшей поэта, встречаем у многих авторов. Но давайте посмотрим, куда был направлен «строго наказанный» автор «возмутительных стихов»?

На Кавказ. На тот самый Кавказ, куда очень многие офицеры-гвардейцы ездили и добровольно, даже рвались порой, зная, что там можно, с одной стороны, найти яркие сильные впечатления, а с другой – сравнительно легко заработать чины и ордена. А. Н. Муравьев, знакомый поэта, говоря о подобных поездках на Кавказ, замечал: «…в то время это было единственное место ратных подвигов нашей гвардейской молодежи, и туда устремлены были взоры и мысли высшего светского общества. Юные воители, возвращаясь с Кавказа, были принимаемы как герои».

Далее: переведен был Лермонтов в весьма престижный (его иногда даже называют «элитным») Нижегородский драгунский полк, славный многими воинскими делами, но в то время активно в боевых действиях не участвовавший. Получается: такое наказание – и не наказание вовсе, а легкое отеческое предупреждение. Но разоблачителей «козней самодержавия» это не устраивает: «Что это? Милость? Нет. Новая тактика!.. От наказания Лермонтов не уйдет, если только не переменится. А покуда можно сделать вид перед лицом петербургского общества, всех грамотных русских, перед дипломатическим корпусом, что он, император, не придает этим стихам большого значения и не считает нужным строго наказывать за них» (И. Андроников).

Менее чем через год сам же Николай – по просьбе не кого-нибудь, а самого шефа жандармов А. Х. Бенкендорфа – возвращает Лермонтова в гвардейский Гродненский полк, а потом – и в «родной» лейб-гусарский. Единственный минус тут – перевод тем же чином, несколько замедлявший офицеру продвижение по службе. А в остальном… Но и тут врагам самодержавия видится его подлое нутро: «Думается, что здесь был дальний прицел. Царь и его слуга предпочитали держать неблагонадежного поэта под рукою, в столице и Царском Селе, чтобы легче было над ним надзирать» (Э. Герштейн). Но почему тогда «царь и его слуга» не стали держать вблизи себя куда более опасных противников – скажем, декабристов?