Ясновельможный пан Лев Сапега - Леонид Дроздов

того времени, когда в пределах Речи Посполитой появился так называемый беглый московский монах Григорий Отрепьев, которого, как пишут очень осведомленные историки, никоим образом нельзя отождествлять с Лжедмитрием I. К реализации плана готовились более чем основательно. Почти всю границу с Московией контролировали представители клана Сапег: староста оршанский Андрей Сапега, Богдан, Андрей и Павел Сапеги, с 1576 до 1635 годов поочередно занимавшие должность гомельского старосты [83, с. 16]. Напомним, что сам канцлер был старостой могилевским, а Иван Сапега — воеводой витебским. Двоюродный брат канцлера Ян Петр Сапега занимал должность старосты усвятского — тоже на границе с Московией. Словом, практически вся приграничная зона с Московией была в руках клана Сапег.

Итак, Андрей Сапега направляет письмо, причем не только своему брату, но и первому должностному лицу ВКЛ Радзивиллу Перуну. Была ли это информация «со слов литовских шпионов в Смоленске», либо умышленная дезинформация, за которую должны были ухватиться заинтересованные лица Княжества, еще предстоит выяснить. Российских источников, которые бы ее подтверждали, попросту не существует.

Во-вторых, двоюродный брат Льва Сапеги, Ян Петр Сапега, приставленный канцлером к Лжедмитрию II, как-то в кругу ближайших соратников во время застолья, вероятно перебрав лишнего, сделал следующее заявление: «Мы три года назад посадили на московский престол царя, который должен был называться Дмитрием, сыном тирана, несмотря на то, что он им не был. Сейчас мы в другой раз привели сюда царя и захватили почти половину страны, и он должен также будет называться Дмитрий, даже если русские от этого потеряют рассудок. Нашею силой и нашей вооруженной рукой мы сделаем это» [80, с. 133]. «Я слышал это собственными ушами», — добавляет Конрад Буссов, не доверять которому нет никаких оснований. Это свидетельства современников, факты, и они неоднократно печатались, порой в искаженном варианте, например доктором исторических наук В. Каргаловым [93, с. 26]. Тем же, кто не верит иностранным свидетелям, не помешает внимательно изучить «Историю Московской войны», написанную одним из соратников Яна Петра Сапеги — Николаем Мархоцким, в которой он прямо, без намеков и недомолвок, рассказывает о роли Яна Петра Сапеги при Лжедмитрии II, а также о том, чей тайный приказ выполнял староста усвятский.

В-третьих, со ссылкой на приложения к «Запискам о Московской войне» гетмана Жолкевского Р. Г. Скрынников пишет: «Канцлер (Лев Сапега) на людях заявил, что „Дмитрий“ очень похож на умершего великого князя Федора, и пообещал вооружить и прислать на помощь „царевичу“ 2000 всадников» [117, с. 120]. Чуть дальше этот же автор продолжает свою мысль: «Несмотря на уверения канцлера Сапеги, самозванец не получил серьезной помощи в Литве. Не желая войны с Московией, литвинские магнаты решительно отказались поддержать авантюру. Общий настрой повлиял даже на влиятельного сторонника „Дмитрия“ Льва Сапегу. Канцлер официально полностью открестился от его авантюры и заявил: „Царю сообщено о готовящейся экспедиции самозванца на Украине и он готов в ответ прислать войска на Литву“» [117, с. 127].

Почему именно такую позицию занял Лев Сапега в начале вторжения самозванца в пределы Московии, мы уже разобрались. Эта позиция позволяла ему стать над схваткой, победитель в которой пока не был определен. В любой момент он мог протянуть руку помощи той или иной стороне, сохранить границы своей страны в неприкосновенности и использовать победу по своему разумению. Тем более что человек, на которого можно было свалить всю вину, сам напросился на роль «жертвенного козла». (О предназначении старосты сандомирского Юрия Мнишека в этом предприятии — чуть позже.)

В-четвертых, уже московские дипломаты во время царствования Василия Шуйского в глаза обвиняли Льва Сапегу за нескладный обман, ибо выступив в качестве эксперта при идентификации самозванца, он лично засвидетельствовал сходство Лжедмитрия с умершим московским князем Федором. Досталось тогда Льву Сапеге и за подстановку других свидетелей, в частности за показания его слуги Юрия Петровского. «Тебе, Льву, — говорили русские послы, — самому о нем известно: служил он на Москве у Истомы Михнева, а звали его Петруша, а на Угличе он никогда не был и царевича Дмитрия никогда не видел, и у нас таких бедолаг к царским детям не подпускают» [117, с. 121].

Относительно фактов, которые приводит в своих «Записках о Московской войне» гетман Жолкевский отметим следующее. Известный литературный критик Данила Жуковский выполнил новый перевод «Записок» с польского. Характеризуя эти мемуары, он указывает, что «Записки» написаны с большой симпатией к гетману Жолкевскому, который предстает добросовестным исполнителем и умным политиком, но иногда становится жертвой интриг и нехватки средств. Оба Сапеги (Лев и Ян Петр) в произведении выступают как лица второго плана. При этом староста велижский Александр Гонсевский упоминается многократно, но вскользь, ему в записках отводится роль главного исполнителя самозванческой аферы и, несомненно, подготовки боярства к принятию польского господства.

В «Записках» Жолкевского наблюдается определенный параллелизм в операциях: одна из «наших» группировок — во главе со Львом и Яном Петром Сапегами — поддерживала самозванца, другая — во главе с королем и гетманом — вела «обычную» войну с Московией.

По мнению этого вдумчивого исследователя, в тексте «Записок» Жолкевского есть косвенные доказательства того, что Сапеги имели в этой войне свой материальный интерес. Их приверженность самозванцу могла, в частности, объясняться тем, что они надеялись получить имения на московских землях — и почему-то для этого им был нужен именно самостоятельный государь, а не король польский или королевич на московском престоле. Тогда в один ряд с аферой самозванца ложатся и интеграционные инициативы Сапеги. Все равно как — войной или мирным путем, — но стать важной фигурой в соседней стране! Такая вот цель — не больше и не меньше.

Все вышеперечисленное и, самое главное, переписка Андрея Сапеги, саморазоблачения Яна Петра Сапеги, на которые указывает К. Буссов, дают возможность утверждать, что идея использования самозванца во время династического кризиса в Московии принадлежала Льву Сапеге. Лично познакомившись в 1584 году с царем Федором, Лев Сапега сделал вывод, что царь очень слаб здоровьем, да и его умственные способности оставляют желать лучшего.

Предвидя проблемы, которыми грозила Московии кончина Федора, к подготовке самозванца приступили в конце 1590-х годов. С целью противодействия имперским намерениям Москвы высшими руководящими кругами ВКЛ, прежде всего государственной канцелярией, был разработан специальный план, который, вероятно, состоял из двух частей. Первая предполагала объединение трех стран в одну дипломатическим путем. Вторая предусматривалась на случай, если московская сторона не примет мирных предложений ВКЛ, и заключалась в