Ясновельможный пан Лев Сапега - Леонид Дроздов

Чтобы ответить на вопрос «Кто поддерживал самозванца?», надо выяснить, в чьей компетенции и в чьих интересах такая поддержка была. Ближайшим помощником и преемником Льва Сапеги на посту канцлера, Станиславом Альбрехтом Радзивиллом, был дан исчерпывающий комментарий по вопросу компетенции властей ВКЛ: определение направления восточной политики находилось исключительно в ведении Великого княжества Литовского. «Многие века русские прерогативы принадлежали литвинам. Другие же, то есть все римские, французские, цезарские, османские и им подобные, относились к компетенции коронных чиновников, литовским же несвободно там было даже шаг сделать» [50, с. 171, 172] (пер. наш — Л. Д.). А руководил внешней и внутренней политикой ВКЛ Лев Сапега.

Однако открыто возглавить заговор — значит, неоправданно рисковать, поставить под удар ВКЛ. Сверхосторожный, предусмотрительный и рассудительный дипломат не мог пойти на такое безумие. Тем более что он был связан крестоцелованием, подпись его стояла под мирным договором между Речью Посполитой и Московией на двадцать лет, и чернила еще не успели высохнуть на той бумаге. Собственными руками уничтожить ранее подписанное соглашение, стать клятвопреступником, подвергнуть опасности не только себя, но и весь свой род. Разве мог Сапега это себе позволить? Ему было абсолютно невыгодно открывать свою причастность к заговору, наоборот, он должен был сделать все возможное, чтобы избавить себя от подобных обвинений, отвести любые подозрения.

Собственно говоря, именно по этой причине Сергею Соловьеву не посчастливилось найти тот знаменитый манифест, в котором Лжедмитрий I очень опрометчиво приоткрыл тайну своего посещения Московии во время второго посольства Льва Сапеги. Великий канцлер, скорее всего, приказал своему ставленнику в Москве, старосте велижскому, а затем воеводе смоленскому Александру Гонсевскому, в период 1610–1612 годов собрать и уничтожить все документы, содержащие хоть какой-то «компромат» на него. Для Гонсевского это не составило большого труда, так как в обозначенные годы он контролировал ситуацию в Московии, по крайней мере в западной части страны — там, где развивалась интрига. Возможно, тот же Гонсевский (или иное доверенное лицо) вывез манифест своему патрону в ВКЛ. А уничтожать улики Сапеге было не впервой. Достаточно вспомнить дело с крестоцеловальной грамотой, согласно которой московским царем был избран Владислав IV Ваза. Ее возврат в Московию затянулся на десятилетия. Даже после смерти Сапеги грамоту никак не могли отыскать. А Михаил Романов все слал и слал посольства с одной лишь целью — вернуть эту бумагу на родину. Он прекрасно понимал: пока другая сторона держит грамоту в своих руках, она сохраняет юридические основания для того, чтобы претендентами на трон выступили или сам Владислав, или его наследники.

Так что, уничтожая письменные доказательства своей причастности к интриге с избранием самозванца Лжедмитрия на московский престол, ясновельможный хорошо знал, что делает. Наверное, он очень порадовался бы тому, что и спустя четыреста лет эта тайна не перестанет будоражить умы исследователей. Историки и писатели разных стран будут пытаться разгадать ее снова и снова, строя разного рода предположения и отыскивая хоть какие-то факты. Войти в историю не только редактором Статута, не только создателем сильной независимой страны и выдающимся дипломатом, но и автором самых больших тайн ХVII века — не этого ли добивался ясновельможный?

Конечно, Сапега был не столь прост, чтобы позволить схватить себя за руку и сохранить после своей смерти какие-то письменные доказательства. И все же осуществить против другой страны операцию такого масштаба, как СМУТА, и не оставить хоть каких-то следов — вряд ли возможно. Кое-где все же встречаются свидетельства современников, позволяющие составить определенную цепочку. Собранные по крупицам, они дают нам право рассматривать Льва Сапегу как автора и главного вдохновителя Смуты.

Во-первых, как бы это невероятно ни звучало, но впервые идея использования самозванца как возможный вариант в разрешении династического кризиса в Московии после смерти бездетного великого князя Федора была озвучена и письменно зафиксирована оршанским старостой Андреем Сапегой, родным братом канцлера. Письмо датировано 5 февраля 1598 (!) года. Это признают в своих работах академик С. Ф. Платонов [107, с. 153, 154] и доктор исторических наук Р. Г. Скрынников [117, с. 81]. Андрей Сапега сообщает воеводе виленскому и гетману великому литовскому Криштофу Радзивиллу Перуну следующую информацию: «На случай преждевременной смерти великого князя (Федора) Годунов имел около себя своего друга, во всем очень похожего на умершего князя Дмитрия, брата великого князя московского, который рожден был от пятигорки (седьмой жены Ивана Грозного — Марии Нагой — прим. Л. Д.), и которого давно нет на свете. Написано было от имени этого князя Дмитрия письмо в Смоленск, что он уже стал великим князем. Москва начала удивляться, откуда тот появился, и поняли, что его до времени прятали. Когда слухи дошли до бояр, стали друг друга спрашивать. Один боярин и воевода, некто Нагой, говорил — князя Дмитрия нет на свете, а сосед мой, астраханский тиун Михайло Битяговский, обо всем знал. В то же время за ним послали и по приезде начали пытать, спрашивая о князе Дмитрии, жив он или нет. Он на пытках говорил, что сам его убил по приказу Годунова и что Годунов хотел своего друга, похожего на Дмитрия, выдать за князя Дмитрия, чтобы избрали князем, если не захотят его (Бориса) самого. Этого тиуна астраханского четвертовали, а Годунова начали упрекать, что он изменил своим правителям, предательством убил Дмитрия, который сейчас очень нужен, а великого князя (Федора) отравил, желая сам сделаться великим князем. В этой ссоре Федор Романов бросился на Годунова с саблей с намерением его убить, но до этого не допустили. Говорят о Годунове, что после этого происшествия он не бывает в думе» [107, с. 153, 154]. Несмотря на то что С. Ф. Платонов считал это сообщение богатым на выдумку, он все же подчеркивает: «Важно появление такого рассказа именно в 1598 году. Из чего следует, что Борис еще не стал царем, а идея самозванства уже господствовала в умах» [107, с. 153, 154]. Анализируя это самое письмо, Р. Скрынников приходит к выводу, что литовские шпионы подслушали в Смоленске и записали сплетни, в которых можно было угадать все последующие события смутного времени [117, с. 81].

Возможно, литовская дипломатия заранее начала готовить специальный план, который включал несколько вариантов, позволявших взять ситуацию в Московии под контроль. Простейший вариант заключался в предложении московской стороне избрать монархом короля Сигизмунда Вазу. Согласно другому в игру вводилась фигура лженаследника. Важно, что этот план существовал еще в 1598 году, задолго до