Долгая зима - Владимир Иванович Петров

Ещё ботинки хромовые приобрели, приятно поскрипывающие и такие блестящие, хоть глядись в них, как в зеркало.

Главное, ради чего приехали в город на колхозной полуторке, сделали. Два мешка картошки шофёр Никола подвёз прямо к дому, где квартирует моя сестра Люба. В лесном техникуме она учится, сейчас в деревне, на каникулах. Куплены мне к школе обнова и тетрадки в косую линейку, какие в сельмаг наш не завезли. Не забыли и про маленькую Надюшку, сестрёнку мою, бантик розовый для неё выбрали.

Быстро мы управились, задолго до условленного часа, когда Никола, загрузившись на станции колхозным добром, должен нас забрать у моста через Самарку. Нагулявшись по магазинной улице, с непривычки устав от городского шума и толкотни, заходим в парк, садимся передохнуть на скамейке напротив памятника Ленину. Ленина я сразу узнал, точь-в-точь как на открытке, присланной старшим братом Петром с Дальнего Востока. Он там служит сейчас – старший лейтенант, командир танка.

Пока мамка пересчитывает оставшиеся после покупок деньги, я от нечего делать читаю объявления про кино. Мамка досчитывает, спокойная сидит, даже улыбается чему-то.

– Пойдём в кино? – предлагаю я мамке. В деревне у нас плохо с фильмами: то киномеханик запьёт и не приедет, на три деревни он, то приедет, а тут моторчик у него не заведётся…

– Успеем ли?

– Успеем! Рядышком совсем. Видишь, на двухэтажке крупными буквами написано «ПОБЕДА», а рядышком, сверху вниз, «КИНОТЕАТР».

– ПО-БЕ-ДА, – по слогам читает она. За время учёбы в церковно-приходской школе в своё время больше молитвам её учили. На удивление быстро соглашается. Потому решилась, что дома не до кино ей. – Пойдём, раз такой ты у меня глазастый.

Покупаем самые дешёвые билеты, садимся на последний ряд. Можно и поближе пересесть, свободных мест много, так и делают соседи, как только кино начинается, но разве мамку с её совестливостью стронешь с места, указанного в билете?

Невесёлое кино, не понравилось мне, про Хиросиму какую-то японскую, на которую американцы атомную бомбу бросили, после чего люди этого города стали плакать, болеть и умирать. Зря пошли, лучше по мороженому бы съели.

Мамка утирает глаза концом белого платочка, жалеет японцев, будто взаправду это. В кино что угодно могут показать. Им-то что, делающим кино? Собрали денежки и ладно, а мамка вот до моста успокоиться не может, говорит, не понарошку показывают, о том слышала она по радио. Жалко мамку, не ходили бы лучше!

Август отсчитывает свои последние жаркие денёчки. Скоро в школу. Жду, никак не дождусь первое сентября. Наконец, этот день наступил. Утро тёплое выдалось, солнечное и безветренное, в самый раз обновой пофорсить.

– Не раненько собрался? – спрашивает мама, глянув на ходики, без устали мотающие маятник вот уж столько лет, сколько помню.

– Потихоньку я пойду…

– Ладно, иди, раз не терпится. – Она поправляет мне ворот новой рубашки, приглаживает короткий чёрный чубчик: к школе батя меня подстриг, и после привычной копёнки волос, выгоревших за лето до рыжеватости, я не узнаваем.

Поскрипывая новенькими ботинками, прохожу мимо тёти Васёны. Не поздоровайся я с ней, точно не признала бы.

– Чисто жених! – удивляется она. – Молодец Татьяна, разодела!

«А чем не жених? – думаю. – Жаль, Нинка Красивенькая не видит, спит ещё, наверное».

Впрямь раненько я собрался: Вовка Иванов ещё завтракает, на Кировской улице тоже никого из школьников не видно. Медленно иду. Кажется, все встречные только и смотрят, как я красиво одет. Лишь у школы догоняет меня Вовка. Договариваемся с ним вместе сесть, но учительница по-своему нас рассаживает, с девчонками. Мне с Нюськой сивенькой из Кагановичей достаётся предпоследняя парта в ряду. Ничего не поделаешь. С учительницей не поспоришь, сразу двойку по поведению поставит и за родителями пошлёт. Лучше с девчонкой посидеть, чем батин ремень спробовать. Брат Санька это хорошо знает, частенько ему от бати достаётся. Способный Санька, но хулиганистый, оттого и не выучился как следует, к брату Василию после семилетки укатил, рабочим в горячий цех устроился.

Учительницу Александрой Ивановной зовут. Интересно получается, как и брата Саньку, по-взрослому он Александр Иванович. Не одни мы у неё первоклашки, на другом ряду третьеклассники сидят, на нас свысока поглядывают. Александра Ивановна делит чёрную доску белым мелом на две части. На большей пишет примеры, и пока третьеклассники решают их, с нами занимается.

Мне совсем неинтересно палочки и крючки выводить или нараспев тянуть первые буквы алфавита, сразу бы за примеры: я и складывать, и вычитать умею, и таблицу умножения знаю. От сестры научился, подсказывала она, а я старался.

За мной на последней парте развалился куроедовский Толька Цо. Не хватило ему места в первом ряду. По годам ему в шестом бы учиться, в каждом классе по два года сидит.

На другой же день, как учиться начали, этот Цо в туалете ко мне с папироской пристаёт:

– «Казбека» курнёшь?

Я терпеть не могу курево. Хватит с меня того, что батя по ночам спать не даёт, встанет среди ночи курить и кашляет, кашляет… И слово своё бате и себе данное помню, не забылась порка за стащенные сигареты.

– Не, – говорю. – Скорее атомная бомба взорвётся!

Поговорка эта после кино про Хиросиму появилась. Мамка всю дорогу из города вздыхала, переживая увиденное, говорила, что ничего страшнее не видела. Тогда и поговорку про атомную бомбу я придумал, которую сказывал, если решительность проявить требовалось.

– Не желаешь, значит. Что ж, извини… конфеток для тебя не припас, – ехидничает Цо, больно по носу щёлкает. – Иди, гни свои крючки.

Старшеклассники, с интересом наблюдающие за нами, не заступаются, смеются только, отчего ещё обиднее становится.

– А ты… ты, – выпаливаю я, – лоб такой, а всё в третьем классе сидишь, штаны протираешь! Я же твои примеры запросто решу и таблицу умножения лучше знаю.

– Неужели? – Цо никак не ожидал возражения, уверенный, что «замарусю» и в класс побегу Александре Ивановне жаловаться, удивился: – Что ж, проверим давай. Скажи-ка, сколько будет шестью шесть?

– Тридцать шесть.

– А семью три?

– Двадцать один.

– Ого! – теперь уже знаниям моим удивляется он. – Келдыш!

– Сам ты Келдыш! – толкаю его. – Пусти, чего загородил? Вот приедут братаны мои, покажут тебе за щелчок и за Келдыша.

– Ох, и напугал, аж намочился! – ухмыляется Цо, всё же от двери отодвигается, похоже, побаивается моих братьев. На самом деле отстал он, оказывается, вовсе не поэтому. На следующем же уроке арифметики незаметно от учительницы суёт мне листок с примерами.

– Посмотри, – просит. – Не получается что-то…

– Не-е, – мотаю я головой, слишком свежа его издёвка в туалете. Понимает, конечно, почему отказываюсь, шепчет:

– Извини за щелчок. Чего не бывает!