Долгая зима - Владимир Иванович Петров

лицо укрыл веником, не утратившим берёзового вкуса, затих в приятной банной истоме. Полежал, набираясь сил, сел, по спине длинноветочным веником захлестал. С полка слез, обдался холодной водой, в предбанник вышел.

Ещё дважды повторился. При третьем заходе в баньку послушность левой, не подчиняющейся руки ощутил, даже веником ею малость помахал.

– Врёшь – не возьмёшь, прорвёмся! – выдал он свою любимую поговорку. – Спасибо тебе, банька, за пар и целительный дар!

Не одеваясь, пошатываясь от приятной усталости, Михаил добрался до своей желанной койки в пристройке, не чувствуя боли, разместился на ней поудобнее и заснул покойным, почти младенческим, сном.

Его разбудил настойчивый стук. В окно стучали. Он было хотел вскочить, но не получилось. Пришлось вновь применить опробованный ночью метод вставания. Встал, с трудом влез в спортивные брюки, пошёл открывать дверь.

– Здоров, однако, дрыхнуть! Еле подняла, – родственница, явившаяся с утренним уколом, по-родственному не выбирала выражений. – Опять керосинил, что ли? Смотри, сикать скоро им начнёшь.

– Не начну. Завязываю.

– Пора бы. С племянника своего бери пример. Четвёртый год не пьёт: сказал – как отрезал!

– Молодец! Кстати, скажи ему, пусть заскочит ко мне.

Племянник не заставил долго ждать.

– Живой? В рубашке, знать, родился, – с ходу ошарашил он Михаила своей осведомлённостью. – Потереться бок о бок с КамАЗом, поцеловаться с железной опорой и не разбиться – не каждому дано.

– Повезло, – согласился с ним Михаил, мысленно обругал Афигенова за болтливость.

Племянник подтвердил его догадливость:

– Наш Невыездной всю ночь метался, говорят, от боли стонал, КамАЗ этот материл с Ильёй в придачу. В больницу с утра пораньше подался. А как ты, дядя?

– Не мешало бы и мне туда. Повезёшь?

– Собирайся. Вещи необходимые на всякий случай прихвати. К открытию надо успеть, пока больной народ со всего района не съехался.

Вовремя они подъехали. Но в регистратуре из-за отсутствия медицинского полиса Михаилу отказали в направлении к хирургу, в бухгалтерию оплатить услуги отослали.

– Так вам и надо, городским, – откровенно издевался над Михаилом только что на попутной добравшийся Афигенов, тем не менее умудрившийся влезть в голову очереди. – Сидели бы у себя в городе, пользы больше было бы. А то толкаетесь тут, мешаете только.

На «хождение по мукам», как по-толстовски выразился Михаил, от регистратуры до бухгалтерии и обратно, от регистратуры к врачу, от врача в рентгенкабинет и обратно, с непременным ожиданием в очередях, потребовалось около двух часов. Хуже того, внимательно изучив снимки флюорографии, хирург перечеркнул все теплившиеся надежды Михаила на благополучный исход.

– Будем класть, – сказал он тоном, не терпящим возражения. – Удивляюсь…

– Не желательно бы, – перебил его Михаил, затараторил: – В областную больницу лучше направьте. По месту жительства, так сказать. Транспорт при мне. Недалеко же. Всего-то двести километров.

– Удивляюсь, как ещё ходите? – невозмутимо продолжил хирург. – Как дышите, при таком сильном вдавливании грудной клетки? К тому же переломы многих рёбер, лопатки… Похоже, и ключицы. Чёткости по ней нет на снимке. Пересняться придётся. Судя по гематоме левой лобной части, у вас серьёзнейшая травма головы, угрожающая, как правило, глазному нерву… Целый букет травм, образно говоря, на троих хватило бы. А вы о сотнях километрах говорите, когда и тряских десяти вполне достаточно ваше дыхание остановить…

Михаила определили в палату рядом с реанимационной. Туда же, из-за отсутствия свободных мест, попал и Афигенов со своими двумя поломанными рёбрами.

– Досталось же тебе, – посочувствовал он Михаилу и тотчас на своего язвительного конька сел: – Не случайно досталось. Не приспособлены вы, городские, к нашим деревенским условиям. Захирели за бумагами. Нечего было в кабине щи лаптем хлебать. Я вот за ручку дверцы уцепился, ногами упёрся в панель – и, как видишь, малость лишь пострадал.

– Ты же в драчке пострадал, – напомнил о договорённости Михаил. – А о какой-то автокатастрофе на всю палату треплешься.

– Ничуть не треплюсь. С крыши сарая свалился, – с ходу поправился Афигенов. – Так и доктору доложил. Зазря, Миша, на меня бочку катишь!

– Кто же, если не ты? Полсела уже в курсе.

– Сам натрепал, наверное. Вы же временные здесь, чистюли городские. Приедете, понатворите всякого – и привет с кисточкой. А нам вами заваренную кашицу приходится расхлёбывать.

– Ну и гусь же ты! Да за такое знаешь, что полагается?

– Не пугай пуганых…

Их перепалку прекратила вошедшая медсестра:

– Хмельнов есть?

– Здесь я, – попытался привстать Михаил.

– Лежите, лежите. – Она присела к нему на койку. – Наше знакомство с укольчиков начнём. Хотя… мы, кажется, уже виделись с вами на днях.

– Не припоминаю.

– А разве не вы с дядей Игнатом тракториста Пашу искали?

– Было. За гравием я приезжал. Вы-то как там оказались?

– С вашим дядей, представьте, рядом живу. Как угораздило-то?

– Долго рассказывать. Как-нибудь в другой раз. Времени, по всей видимости, у нас предостаточно будет.

– Да, полечиться вам придётся основательно.

Она сделала два укола, сходила за капельницей, подключила, как бы между прочим сообщила:

– Домой сегодня поеду. Что передать дяде Игнату?

– Не говорите, что здесь, – попросил он. – До поры до времени нечего зря расстраивать. А привет передайте. Виделись, мол, на автовокзале. Пусть не спешит с гравием, скажите. Переменились, мол, планы. В этом году гравий уж точно не понадобится.