Долгая зима - Владимир Иванович Петров

получит своё, – тоже на своём стоял Толяй. – Участковый наш уже пытал Болотного. Для заведения уголовного дела ему лишь заявление нужно в письменной форме от сестры пострадавшего. Тогда всё по полочкам разложится: и как Болотный пьянку организовал в рабочее время, и как бил Андрейку, и как добивал, волоча по кочкам…

– За такое волочение действительно судить нужно, – вырвалось у Бугрова. – Надо же дойти до такого!

– Не стану настаивать на следствии, – вздохнула молчавшая всю дорогу Марина. – По пьянке всё случилось. Она ведь привела к трагедии. Её бы, пьянку эту, и осудить по самой строгой статье.

– Золотые слова, Марина Николаевна! – И тут всех опередил Игнатич, как показалось Бугрову, разом повеселевший: – Поддерживаю. Вот отмечу Андрейкину годовщину и сам завяжу с питиём…

За столом ещё одну щекотливую тему развили. Толчком послужило недоумение Мишина по поводу забывчивости о жене и дочери Андрейки:

– Денег на телеграмму не нашлось, что ли?

– Сам не догадался, другие не подсказали, – оправдывался Толяй. Он доразлил остатки первой бутылки, отвинтил пробку другой. – К тому же Андрейка, сколько помнится, со мной о них никогда и не заговаривал. А может, и хорошо, что не потревожили. Было бы за чем ехать. После Андрейки, кроме вот этой саманки, ничего не осталось. Денег на дорогу прокатали бы больше, чем выручили от её продажи.

– Зачем избу продавать? Лучше мне отдайте, – неожиданно для всех прозвучало обращение Игнатича к Марине. – Не насовсем, если жалко. В аренду как бы. Отремонтирую я её, как друг мой хотел. Память о нём останется, Марина Николаевна, и приезжать куда будет. Как на это смотрите?

– Ловкач! – засмеялся, заходил вывалившимся через брючный ремень животом Толяй. – Только ловчее видали. Живи уж в своей благоустроенной бане, пока Бузотёр держит… Ишь чего захотел! Кто же при живой родне чужому избу отдаст. Память об Андрейке будет крепче и дольше, если свои в его избе жить будут. Дочку с зятем приведу, к примеру. Нечего нам тесниться вместе.

– Я, извиняюсь, о дочке Андрейкиной забыли, – вмешался Мишин. – Без неё, прямой наследницы, вопрос об избе просто-напросто не разрешится.

Ему возразил Толяй. Игнатич подлил масличка. Заспорили.

Бугров, вслед за Мариной, поднялся из-за стола, помог ей вынести грязную посуду, кивнул на расшумевшихся мужиков:

– Расходились-то как! До драки не дошло бы.

– Шкуру неубитого медведя делят. Дом на бабке числится. За своей пьянкой братец вряд ли удосужился переоформить его на себя. Тем более без денег не оформили бы. А где они у Андрейки? Так что единственной наследницей по праву являет бабкина дочь Рая. После уточнения в райсобесе и решим с ней по избе. По всей видимости, она переедет сюда из своей развалюхи, на которую всё равно зарятся родичи её умершего мужа.

– Одна живёт?

– Одна. Не дал Бог деток. Давно бы ей в материнский дом перебраться. Глядишь, под её приглядом и Андрейка кормился бы нормально и пил меньше.

Бугров закачал головой.

– Сомневаешься, что ли?

– Никаких сомнений. Правильно ты говоришь… О другом я. Одним мужиком меньше стало, ещё одной бабой пополнится улица…

После компота Бугров с Мишиным, поблагодарив хозяйку за поминный обед, стали прощаться.

– Торопитесь? А я, Вадим, хотела с тобой о встрече с одноклассниками потолковать. Круглая дата в этом году. Собраться бы?!

– Зайду попозже, – пообещал Бугров. – Потолкуем.

Они направились к Болотному на базу.

– Хорош Толяй! Умышленно не отбил телеграмму жене и дочери Андрейки. Побоялся, помешают ему по-своему распорядиться освободившейся избой, – возмущался Мишин, ещё не остывший от жаркой перепалки за столом. – И Игнатич этот, опарыш залётный, нагло цепляется за дом, точно покойный ему завещал оставшееся.

– Напрасно нервы тратишь. Андрейка не хозяином в избе жил, а обыкновенным постояльцем, наравне с Иванчиковым, считай. За покойной бабкой она числится, и прямой наследницей получается тётка Рая. Её-то и собирается Марина сюда перевезти.

– Серьёзно? – не сразу поверил Мишин. – Красиво, ничего не скажешь! Эх, Андрейка, Андрейка…

Болотного на базе не застали.

– Недавно через огороды двинул напрямки, – подсказал им встретившийся Чефиркин. – Затаренный был дроблёнкой. Значит, вернётся скоро… Курнём?

Мишин достал сигареты, щёлкнул зажигалкой. Задымили. Само собою, о Генычеве разговор повели.

Чефиркин начисто отрицал несчастный случай.

– Грохнули его, – утверждал он. – Непонятно только – кто же? Кроме Игнатича с Иванчиковым вроде бы некому. За что? – тоже вопрос.

– Болотного не берёшь в счёт? Не он ли Андрейку по мёрзлым кочкам волок? – удивился его уверенному обвинению Бугров. – На Иванчикова, гляжу, крепко накатил…

– У Гриши три алиби. Во-первых, при Андрейкином падении он отсутствовал. Во-вторых, Андрейкина голова скособочилась только к утру. Вечером же, своими глазами видел, вполне нормальная была и шейные позвонки целы. В-третьих, с вечера, как приволок Андрейку, в Генычевой избе он больше не заявлялся. Иванчиков же как раз командовал здесь ночным парадом. С него и спрос, да не спросишь: пропал Иванчиков, в город, видели, укатил. А всё-таки больше на Игнатича думаю. Не случайно, ох, далеко не случайно носило его ночью. Не могла Мотаня обознаться, хотя винные градусы основательно её мотали. До белой горячки ей ещё далеко…

– Про шейные позвонки сочинил, что ли? – засомневался Бугров в правдивости услышанного. – Толяй словом о них не обмолвился.

– Да ну его, Толяя! Похоже, не стал он дожидать осмотра, бумагу попросил подходящую нарисовать, что и сделали ему с его же слов. При деньгах и выпивке такое не проблемно.

Чефиркин стрельнул ещё одну сигарету и откланялся, оставив друзей в полном недоумении.

– Настоящий детектив получается. – Бугров увидел на огородах повернувшего к базе Болотного. – Может, Гриша, разъяснит?

– Очень некрасивый случай. – Мишин допалил вторую сигарету, закашлялся. – Ни за что мужика убили…

– Не убивал я, – простыло гнусавил в своём «директорском кабинете» Болотный. – Не видел даже, как он упал. О чём говорили? Не прислушивался. Мололи что-то вперемешку с матюгом. Трудно было подозрительное уловить – говорливые оба… Почему волок Андрейку? Не всю дорогу. Почти донесли мы его с Игнатичем. Немного совсем осталось, как напарник просил передохнуть. До ветру ушёл и исчез куда-то. Одному неудобно было нести, вот и воспользовался верёвкой, что всегда при мне. Сено для дома ею увязываю… За шею не цеплял. Дурак, что ли? Под мышками пропустил и потихоньку доволок до избы. С Иванчиковым занесли его, аккуратно на кровать положили. Пару минут передохнул и на базу вернулся…

Расспрашивал Мишин. Бугров слушал, при сумеречном уже свете, просачивающемся в единственное окошко закутка, оглядывая место происшествия. В его воображении медленно вырисовывалось случившееся. По всему услышанному за день выходило, что между Игнатичем и Генычевым произошла перебранка, кончившаяся падением последнего…

– Покажи,